— Ну, вот и все! — притворно-ласковым голосом произнесла очкастая тетенька-врач, высоко над головой поднимая окровавленную кюретку. Одна капелька крови оторвалась от потускневшего никеля и упала прямо на Катькину коленку, вонзившись в нее, как ледяная игла. — И нет никакого ребенка!

Катька вздрогнула и… проснулась. Ее почему-то знобило, и она еще несколько минут лежала, скукожившись, под одеялом, как в судороге, с ужасом припоминая подробности только что пережитого. Наконец до нее дошло, что это был всего лишь сон, она потихоньку вытянулась в постели и облегченно вздохнула: слава богу! Дрожь отступала. Электронное табло будильника, маячившее в темноте, бесстрастно высвечивало три четверки — можно было еще поспать пару часиков. Но радость от сознания того, что кошмар остался по ту сторону реальности, настолько захватила Катьку, что она поднялась и, нащупав ногами меховые шлепанцы, не включая света, сонно потащилась на кухню.

Котенок

Еще вчера вихрастая светлоголовая и зеленоглазая студентка пятого курса экономфака Катька Воробьева с фигурой дистрофичного подростка, где коленки, ключицы и скулы выпирали из плоскости одинаково остро, была бесшабашной девчонкой, маминой дочкой, чьи самые страшные проблемы сводились к несданному зачету по монетарной теории и потерянному мобильнику. Бегала на лекции, тусила с ровесниками по ночным клубам, при этом аккуратно посещая платные курсы японского языка, читая в Интернете Пелевина и мечтая о высокой и чистой любви, которая, конечно же, должна была закончиться красивой свадьбой.

Ее однокурсник Макс Голованов, с которым она, как теперь говорят, встречалась, пожалуй, не вполне подходил на роль принца — слишком молод и слишком беспечен. К тому же на его смазливую внешность велись чуть ли не все девчонки с их курса, спрос которых, увы, как и в любом другом вузе, втрое превышал предложения. А для угловатой, далекой от голливудских стандартов Катьки, где, как говорила мама, и джинсам-то не на чем держаться, в этом свете перспектива была не безопасна. И потом — ее богатый, в чем была уверена девушка, внутренний мир представлял для ее друга инкогнито терра, которую Максим почему-то не стремился осваивать. А это качество тоже не сулило ничего хорошего в семейной жизни… Так рассуждала Катерина. Тем не менее их университетскому роману в минувшем сентябре исполнилось два года и без пяти минут дипломница все чаще подумывала о том, как они в конце концов поженятся и поедут в свадебное путешествие на какое-нибудь Гоа. У Максима меж тем было одно непререкаемое достоинство — он был паталогически честен. То есть в принципе не мог сказать неправду. Даже когда во время их свидания ему, случалось, звонила девушка, он смущался, краснел, но не сбрасывал звонок и не бубнил в кулак что-то невразумительное, как делают другие пацаны, а откровенно вел диалог до тех пор, пока собеседнице не приходило в голову спросить, удобно ли ему разговаривать. Тогда Макс с облегчением признавался, что «не очень» и вежливо прощался. Его, такого открытого и искреннего, всерьез поражала Катькина способность в ответ на звонок, к примеру, достать телефон и, посмотрев на номер, засунуть его поглубже в сумочку.

— Как ты можешь? — возмущался он. — Человек тебе звонит…

— А если я не хочу разговаривать с этим человеком? — парировала Катька.

— Тогда ты должна сказать ему об этом, — убеждал Максим.

— Я никому ничего не должна! — категорично пресекала нравоучения Катерина, с той безапелляционностью в голосе, которая так свойственна всем молодым. Но при этом тайно продолжала восхищаться таким редкостным в нашей суетной жизни качеством своего ухажера.

— Ты лучше меня, — призналась она ему однажды, перебирая тонкими пальчиками его каштановые кудри. — Ты весь такой правильный, черно-белый, понятный, а во мне чего только не намешано!

А еще Максим умел говорить умопомрачительно ласковые слова, от которых у Катьки кружилась голова и в животе щекотно порхали бабочки. По-крайней мере, Котенком ее называл еще только отец, да и то до той поры, пока не покинул их с матерью безвозвратно ради своей начальницы Инессы Кондратьевны.

Две полоски

Когда тест на беременность в третий раз проявил две безукоризненно красные полоски, Катька, недавно лихо сдавшая экзамен в автошколе, весело подумала, что теперь — только вперед и по прямой, а за пересечение двух сплошных, и это знает каждый автомобилист, ждет суровое наказание.

— Что ж, Котенок, будем рожать, — вздохнул Макс, когда Катька выложила ему эту сногсшибательную новость. Счастливая, она думала, что и у него от такого везения башню сносит. И уже торопилась в своих мечтах дальше, думая, что с Гоа теперь придется повременить. Подождать, когда малыш подрастет… И радовалась, и шушукалась с мамой до полуночи, и читала в Интернете теперь не Пелевина, а «Пособие для будущих мам».

— Воробьева, поговорить надо! — еще не выйдя из аудитории, окликнула ее после лекции Оксана Пилипенко. — Еще раз увижу тебя с Максом, пеняй на себя, — зло прошипела она, уперев руки в крутые бока. Оксана, в отличие от бедной Катьки, была девушкой статной, яркой, фигуристой и даже, пожалуй, жгучей. Катька удивленно вскинула белесые бровки:

— Да я жду… Да мы ждем… — залепетала растерянно она.

Но та продолжала жечь:

— Заруби на своей тощей перекладине, Макс — мой парень! — подытожила она резко и, так же резко повернувшись на каблуках, грациозно, как по подиуму, пошагала к двери.

Катька так и застыла с растерянной улыбкой. Странная девушка, подумала она про Оксану, знает же, что они с Максом встречаются… И поискала глазами Макса, чтобы вдвоем посмеяться над самоуверенной хохлушкой. Но аудитория к тому времени уже опустела.
Вечером того же дня у себя на кухне, когда они с Максом дружно доедали яичницу, Катька дурашливо начала было в лицах изображать этот нелепый диалог, состоявшийся днем в пустой аудитории. И вдруг заметила, что при упоминании об Оксане Макс смутился.

— У нее что, есть основания считать тебя своим парнем? — Катька ничего не понимала. А Максим смутился окончательно.

— Может, у вас с ней что-нибудь было? — еще не веря в свою догадку, машинально спросила она. Максим утвердительно кивнул. Ошарашенная таким открытием, Катька по инерции продолжала допрос:

— И когда… последний раз? — подумав, почему-то уточнила она.

— Позавчера, — как всегда, честно ответил Макс. На этом месте Катька машинально вспомнила, что как раз позавчера, после их совместного похода в женскую консультацию, Макс, проводив ее до дома, не стал подниматься, а торопливо попрощался.

…Потолок в кухне покачнулся и вместе со светильником поплыл куда-то в сторону. Если бы на их крохотной кухне было куда падать, беременная Катька непременно бы упала. Как рыба, выброшенная на берег, она жадно хватала ртом воздух и беспорядочно размахивала руками, будто пытаясь за него зацепиться. Дальнейшее припоминает смутно. Бережно и даже нежно подхватив все еще невесомую Катьку на руки, Максим отнес ее в комнату на диван.
Попутно она слушала какие-то глупые его оправдания типа «извини», «она сама»… Ей хотелось встать, распахнуть дверь в коридор и громко крикнуть: «Вон отсюда!» Но сил в ее худеньком тельце не было ни капли, она лежала, как мертвое озеро, как застывший лесной омут, а ее зеленые глаза подстреленной оленихи остановились на скуластом личике, будто отражение высоких сосен.

Потом приехала с работы мама, увидев гостя, захлопотала, засуетилась, зачем-то потрогала лоб у дочери, безмолвно лежащей на диване, опять засуетилась…

— Мама! — Дочь вдруг поднялась, выпрямилась, как оловянный солдатик, и с убийственным спокойствием в голосе произнесла:

— Попрощайся с Максимом, он в нашем доме больше никогда не появится.

…А за окном начиналась зима. Кружил морозный ветер, и в свете уличных фонарей было видно, как на первый лед замерзшей земли опускаются первые снежинки.

— Он был настолько правдив, что даже подл, — скажет потом повзрослевшая в один вечер Катерина. А мама, добрая мудрая мама, не понаслышке знавшая горечь предательства, не расплакалась, не укорила.

— Будем рожать, Катюнечка, — гладила она ее по волосам.

— А может, аборт сделать? — напоследок предложила еще один вариант взрослая женщина Катя.

— Типун тебе на язык! — запричитала мама. — Разве от такого счастья отказываются? Если бы женщины после каждой измены своих возлюбленных убивали в себе детей, на планете давно никого не осталось… Ты лучше посмотри, какие я ему распашонки купила!
И только однажды приснился Катьке страшный сон, в котором она хотела нарушить две сплошные. Но, видит боженька, сны не наказуемы.

Есения

В одном мама ошиблась: это была девочка. Она родилась в разгар весны, на Пасху — светленькая, с огромными, как у Катьки, глазами, в которых еще только-только угадывался зеленый свет.

— Весенняя! — улыбалась мама, стоя под окнами роддома.

— Есения, — эхом вторила ей счастливая Катька, кутаясь в махровый халат. Материнство, как никому другому, пошло ей на пользу — куда только делась ее угловатость, и откуда что взялось? И целый мир замер в изумлении. Из окна третьего этажа родильного дома белокурая красивая женщина смотрела сверху вниз на свою добрую, мудрую маму, на первые зеленые стрелочки молодой травы, на весь этот пробуждающийся после холодной зимы город и — вот оно, чудо генетической памяти! — обыденно покачивала на руках маленькую беленькую девочку с редким и странным именем Есения.

Татьяна ЧИНЯКОВА.