В кремлевском корпусе Нижегородского художественного музея открылась персональная выставка нижегородского художника Александра Инютина, приуроченная к его семидесятипятилетию.
Возможно, все могло быть иначе. Но после Горьковского художественного училища Инютин отправился продолжать учебу в Львовский государственный институт прикладного и декоративного искусства. И его учителем стал Роман Сельский — известный живописец, создавший мощную школу, в двадцатые годы сам обучавшийся, в частности, в Париже у Фернана Леже. Инютин получил у Сельского эстетическую прививку от соцреализма, а по окончании института — диплом по специальности художника-монументалиста. Мозаичное панно Инютина, говорят, по сей день украшает стену львовской службы госбезопасности.
По возвращении в родной Горький он не смог писать будни и праздники из жизни рабочих и колхозников, но активно искал свой выразительный язык. С властями не сдружился и, следовательно, заказов, тем паче «монументальных», не получал, да и с выставками было туго. Пришлось «уйти в подполье» и до середины восьмидесятых существовать в статусе неформального гуру горьковского андеграунда. Публика стала забывать его… Впрочем, упрямый художник, неприхотливый в быту, шагал своей дорогой. «Он и искусство: прочее вторично», — говорили про Инютина коллеги. К тому же художника всецело поддерживала супруга, верная соратница (ушедшая из жизни этой весной). И когда сменилась эпоха, к Александру Гавриловичу пришло заслуженное признание.
Чего же искал Инютин? Он целенаправленно уходил от изображения предметов к экспрессивности цвета. Это очевидно, кстати, в юбилейной экспозиции, охватывающей почти полвека: чем дальше, тем меньше на картинах знакомых очертаний и все больше «говорящих» красок. Впрочем, хорошо иллюстрирует «цветное мышление» история создания портрета художника Андрея Никифорова. Портрет получился откровенно красно-зеленый, и это отнюдь не символизирует, например, любовь художника Никифорова к каким-то бешеным радикальным идеям или, там, к фовизму. Просто был конец лета, художники тесно общались, ели много арбузов. За очередным арбузом родился карандашный набросок. Позднее, желая написать полноценный портрет и воскрешая в памяти живой облик старшего коллеги, Инютин живо вспомнил красно-полосатое пиршество… и эти воспоминания окрасили полотно.
Мария ФЕДОТОВА.