Притча

Прилетел ангел к Богу и говорит:

— Осень, пора свадьбы играть! Полечу-ка я выбирать пары…

Бог благословил его на доброе дело и вернулся к своим делам. Вот летит ангел над землей и видит: сильный, красивый да работящий парень в кузне молотом стучит. Полетел ангел дальше, встретил девушку пригожую — уж такую затейницу, все в ее доме блестит и сверкает. Летит дальше, а там пьянь подзаборная без дела валяется — уж такой никудышный мужик; еще немного пролетел и пару ему нашел — девку спесивую да ленивую…

Возвращается ангел к Богу, рассказывает:

— Работящему достойную жену нашел, ему под стать, да и пьянице горькому подругу сыскал — они двое как пара сапог похожи.

Только Бог возразил:

— Все так, только девушек местами надо поменять, работящему — ленивую, а пьянице да бездельнику — красивую и заботливую.

— Это же несправедливо! — возмутился ангел.

— Зато мудро, — молвил Всевышний. — Если соединить пары по-твоему, первые от работы лопнут, а вторые с голоду сдохнут.

Марина

Ах, какая это была женщина! Яркая, как бразильский карнавал, волосы — ветер, глаза — огонь, сама — будто дикая горлица: свободолюбивая, живая. Песню запоет — вдовы заплачут, смеяться станет — дети лицом светлеют. Про нее люди говорили: Богом поцелована с рождения, потому и дар у нее божественный — несет она людям добро.

Когда в школе училась, была Марина сорванцом, вместе с мальчишками со старой прибрежной ивы в воду прыгала вниз головой, на велосипеде гоняла почем зря, на спор ночью на кладбище одна ходила. Но училась в классе лучше всех, на лету науку схватывала, а когда урок отвечала, от зубов отлетало все, что накануне детям объясняли учителя. Дотошно вызнавая тайны бытия, как губка впитывала в себя Марина одинаково жадно и романы Толстого, и исторические хроники, и математические премудрости. Закономерный финал таких талантов — золотая медаль и престижный вуз, который она через пять лет закончит с красным дипломом. И с работой повезло: тот НИИ, который она осчастливила, всероссийскую славу имел, здешние сотрудники по два-три раза в год за границу ездили в командировку. А когда забрезжил тридцатник, вызвал ее однажды к себе Владислав Сергеевич, директор института, и, как по щучьему велению, говорит:

— Принимайте, Марина Олеговна, лабораторию, лучшей кандидатуры на должность начальника я не вижу…

В тот день она возвращалась с работы позже обычного. А едва вошла в квартиру, в дверь позвонили — словно следом за ней шли. Распахнула дверь, на пороге он — судьба ее, вторая половинка. Высокий, могучий, а глаза в пушистых ресницах. Что-то неуместное спрашивал, будто из другой пьесы слова, мол, здесь когда-то жил его тренер, не знает ли хозяйка квартиры его теперешнего адреса. Марина никакого тренера не знала и очень об этом пожалела в тот миг:

— Да вы проходите, я сейчас папе позвоню, эту квартиру он покупал…

Но и отец, известный в городе профессор медицины, не знал никакого тренера, а гость, уже в домашних тапочках и без плаща, сидел на кухне и, глядя на Марину безупречно-ясными глазами, едва пригубливал горячий чай из чашки старинного фарфора. Сервиз этот достался ей от прабабушки. Та весьма почитала чудом уцелевшие реликты, свидетельствующие о дворянском прошлом семьи, и горделиво носила седую голову на зависть сгорбленным ровесницам пролетарского происхождения. Марина помнила, в детстве ее привозили на выходные к прабабушке, и та встречала ее в неизменном жабо, приколотом камеей к темно-синему шерстяному платью, с неизменными грибными зразами на фарфоровой тарелке… Она, будто очнувшись, весело тряхнула кудрями:

— А хотите, я завтра с вами вместе пойду в ЖЭК, уж там-то знают наверняка вашего тренера?

Колышек

Избранника звали Николаем. Раньше Марина не любила эти простецкие имена: Коля, Витя, Леша… А здесь был такой Николай, хоть корону примеряй. И это никак не вязалось ни с его профессией — он работал столяром на мебельной фабрике, ни с родственниками — мама его была женщиной, мягко говоря, выпивающей, а старшая сестра, принявшая от нее эстафету, подвизалась укладчицей товара в продовольственном магазине.

— Тебя не смущает его неоконченное среднее образование? — осторожно спросил у Марины отец на следующий день после знакомства с будущим зятем.

— Папочка, Коля — такой умница! Он много читал, знает все обо всем, и он совсем не похож на своих родственников…

И папочка больше не спрашивал, он привык доверять своей дочери.

А Марина восторженно готовилась к свадьбе. Жить они, конечно, будут у нее, у Коли не было своей квартиры, на свадьбу позовут только самых близких родственников. Исключение сделали лишь для Ивана Степановича, бывшего тренера Николая, благодаря которому да воле случая двое молодых людей нашли друг друга. Марину, женщину порывистую и сентиментальную, покорила непосредственная открытость Николая. Исключительную честность он возводил в принцип и, в каком бы невыгодном свете его ни выставлял правдивый ответ, ни на йоту не отступал от правды. Он был искренен, как святоша на исповеди, и прям, как палочка дирижера. А Маринин мир был для него и иконостасом, перед которым он благоговел, и праздничным оркестром, которым он, на правах мужчины, начинал уже дирижировать.

— Ты представляешь, папочка, Коля в принципе не может хитрить, я никогда прежде не видела таких людей! — щебетала она, красуясь перед папочкой в свадебных кружевах.

Наедине с любимым мужчиной, когда Марина замыкала у него на затылке ладошки, а он кружил ее, отрывая от пола, плененная горлица называла своего суженого ласково — Колышек…

Мезальянс

Что самое удивительное, с началом семейной жизни Николай не изменился, как многие молодые мужья. Он был таким же уравновешенным и предельно правдивым, как до свадьбы. И когда однажды Марина, приревновав его к своей подруге, которой он помогал собирать новую мебель, дурашливо пошутила: «Может, у вас с ней уже что-то было?» — Николай молча кивнул. Не поверив своим глазам, Марина спросила уже серьезно:

— Было?

И правдивый Николай вслух подтвердил:

— Было.

— Когда?

— Еще до нашей свадьбы, когда я отвозил приглашение…

Марина рванулась раненой птицей, прижала накрепко к груди обе руки, как будто боялась, что внезапно пронзившая боль разорвет ее бедное сердце. А Николай обыденно, как будто речь шла об изменении в телепрограмме, продолжал:

— Это же не какая-то лохушка с улицы, это твоя подруга… Она меня соблазнила, я не мог отказать женщине. И я ни на минуту не забывал о тебе…

Когда спустя несколько дней Марина пришла в себя, она тихо попросила. Так просят ребенка или больного:

— Пожалуйста, Колышек, не изменяй мне больше…

— Хорошо, не буду, — пообещал муж. И Марина поверила. Она знала, если Николай что пообещает, он умрет, но слово сдержит.

Скрепя душу стала жить дальше — руководить отделом, жарить на завтрак Колышку котлеты, ходить с ним на премьеры в театр и ждать, когда появится на свет их Олежек, — сына решили назвать в честь профессора медицины.

…О том, что ребенок родился с синдромом Дауна, врачи сначала сказали именно профессору. А уж он решился на разговор с дочерью.

— Что делать, папочка, Бог дает нам ровно столько испытаний, сколько мы можем вынести. Как бы то ни было, это наш сын, и мы будем его любить…

Николай же, увидев впервые неестественно выпуклые глаза младенца, весь как-то сжался, потемнел и замкнулся. Марина жалела его больше, чем себя.
И украдкой плакала, склонившись над кроваткой. В один из таких моментов Николай неслышно подошел сзади, бережно обнял ее за плечи:

— Колышек, мне так тяжело! — развернувшись, она уткнулась лицом ему в грудь и разрыдалась.

Муж заговорил, как всегда, спокойно и размеренно:

— Мне тоже тяжело. И мы оба понимаем, что другого выхода, как отдать его в дом малютки, у нас нет. — Он ласково погладил жену по волосам:

— Ну, зачем нам ребенок-урод? Мы родим себе здорового…

***

После развода Марина с сыном переехали к отцу. Ее однокомнатную квартиру разменять так и не удалось, а Николай со свойственной ему прямотой заявил, что возвращаться к матери и сестре ему бы не хотелось.

Татьяна ЧИНЯКОВА.