Как чудесно читал Есенина Сергей Никоненко! Сердце обмирало при встречах поэта с родной деревней, тревожно колотилось под диалог с «черным человеком», взлетало в моменты зримой пейзажной лирики. Шукшинское «Верую» — серьезный вроде бы рассказ о болящей душе простого человека, завершающийся буйным, праисторическим плясом героев рассказа, словно ураган, пронесся по переполненному филармоническому залу, став великолепным финалом выступления. Неудивительно, что в артистическую выстроилась очередь благодарных нижегородцев, потрясенных мастерством актера.

Жаль, пропала раскладушка

В отличие от подавляющего большинства столичных гостей, Сергей Петрович не очень-то спешил. После концерта он неторопливо пообщался с поклонниками, а затем отправился на встречу со старыми друзьями, благо до утреннего самолета еще было достаточно времени…

— Вы читаете так, словно авторы текстов — ваши близкие знакомые…

— А я был хорошо знаком с Шукшиным! Правда, многим из тех, с кем я был знаком, сейчас поставили памятники. Иду на работу — и встречаю памятники вместо людей. Володю Высоцкого у Покровских ворот: мы с ним, бывало, чистый спирт пили. Разбавленный томатным соком. У моего родного ВГИКа стоит Шпаликов: у Геннадия Федоровича я снимался, кстати, в тогдашнем Горьком, точнее, в селе Зименки…

А Шукшин часто приходил на наш курс. Был он тогда без работы и без определенного места жительства, ночевал на вокзалах. Иногда проникал через окна первого этажа в общежитие ВГИКа и пользовался койкой какого-то будущего то ли оператора, то ли режиссера, когда тот уезжал домой. Ночевал он и у меня, на раскладушке. Потом эта раскладушка пропала, о чем я очень сожалею: надо было ее сберечь, ведь она многих помнит! Первым на ней спал Коля Герман, потом Шукшин, Гена Шпаликов, Эдуард Стрельцов — гениальный футболист. Помню, как-то пришел Никита Михалков с просьбой пару ночей перекантоваться — и остался на восемь месяцев. Последним на эту раскладушку приземлялось бездыханное ввиду принятого алкоголя тело Михаила Задорнова. Я донес его на своем горбу, о чем мне утром рассказал собственно Задорнов — сам я этого не помню…

Так вот Василий Макарович. Я, к стыду своему, наверное, был самым последним человеком, который осознал, что передо мной — грандиозный писатель. Он уже печатался в «Новом мире», а Твардовский, главный редактор журнала, — кстати, этим летом я открывал ему памятник на Страстном бульваре и читал его стихи про Теркина — он халтуру не пропускал, и если кого-то печатали в этом журнале, было очевидно, что это действительно писатель. А до меня это все никак не доходило, ведь «большой писатель» — это абстрактная фигура где-то далеко. И только в 1967 году, прочитав «Материнское сердце» и оторопев совершенно, я сказал ему: «Вася! Так ты, оказывается, писатель?». Боже, как он хохотал!

Вся надежда на импровизацию

— На концерте вы заставляли зрителей то плакать от смеха, то замирать в ужасе. Между тем вас принято считать актером скорее комического плана…

— Мне всегда нравилось играть разноплановые роли — и комические, и трагические. В институте, в дипломных спектаклях я играл Гамлета, Смердякова и старца Зосиму, Лжедмитрия и слугу Гришку в комическом эпизоде «Дядюшкиного сна». Еще один дипломный спектакль — «Карьера Артуро Уи», где Губенко играл Артуро Уи, то есть Гитлера, а я был Дживоле, прообразом которого для Брехта послужил Геббельс…

— Так где же проходит грань между комическим и трагическим — в актере или в зрителе?

— Ну, конечно, актер должен кое-что уметь и знать. Развитая интуиция — не последний инструмент. Импровизация… Взять вашего земляка Евстигнеева, с которым я много снимался. В фильме Шукшина «Странные люди» мы играем братьев — я младшего, он старшего. Мы работали с ним в моей картине «Елки-палки», сидели за одним столом в «Пирах Валтасара»: он Калинин, а я — Ворошилов. Женя был актер-импровизатор настолько, что даже репетировал всегда по-разному.

Остался пятый вариант

— Что вы читали на вступительных экзаменах во ВГИК?

— Вообще до того, как поступать, я занимался в студии художественного слова московского Дома пионеров. Там же занимался Авангард Леонтьев; помню, как он десятилетним мальчиком декламировал «Золотого петушка». Я читал очень много — Некрасова, Твардовского, Маяковского. К Есенину, правда, пришел не сразу; его предложила мне наша руководительница, создатель студии Анна Гавриловна Бовшек — уникальный педагог, удивительный человек…

К окончанию школы в моем репертуаре было полным-полно произведений на самый разный вкус — Некрасов, Гоголь, Горький. Для поступления я выбрал басню Михалкова и рассказ Чехова «Злой мальчик» (припоминая, с мечтательной оттяжкой в голосе: «А-а-а, целуетесь!..«). Но я читал это не только во ВГИКЕ, ведь меня не приняли в четыре театральных вуза подряд. Да, да! Я доходил до третьего тура, но в тот год шли очень серьезные, мощные ребята. Например, в Щепкинское училище поступали в одном потоке — и поступили — Виталий Соломин, Виктор Павлов, Олег Даль и Михаил Кононов. Люда Чурсина попала в «Щуку». А меня никуда не брали, и вот остался пятый, последний вариант — ВГИК. Но когда я узнал, что курс набирают Герасимов и Макарова, я был очень благодарен тем четырем вузам за то, что они позволили мне дойти до ВГИКа. Я учился у лучших мастеров!

Мария ФЕДОТОВА.
Фото kinomania.ru.

Справка «НН»

Сергей Петрович НИКОНЕНКО — советский и российский актер театра и кино, кинорежиссер, народный артист РСФСР. Родился в 1941 году в Москве. В 1964 году окончил ВГИК как актер, а в 1971 году получил там и режиссерское образование. Сыграл более чем в 210 фильмах и сериалах («Звонят, откройте дверь», «Дворянское гнездо», «Преступление и наказание», «Пой песню, поэт», «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Зимний вечер в Гаграх», «Мастер и Маргарита»; «Каменская», «Гибель империи», «Станица»). Писал сценарии; является режиссером 15 кинокартин («А поутру они проснулись», «Хочу вашего мужа» и др.) и сериала («Аннушка»). Возглавляет Есенинский культурный центр в Москве.