К вечеру заметно похолодало, и Тамара Сергеевна, стоя у окна, смотрела, как в свете уличного фонаря кружат редкие сухие снежинки. "Будто не снег, а пепел сгоревшего лета", - грустно подумала она и вдруг решительно задернула штору. Словно хотела зачеркнуть мучившие ее воспоминания. Теперь казалось, что даже в первые дни после похорон Юры ей было легче, чем теперь. Тогда одно лишь чувство переполняло сердце - невосполнимая, как пишут в некрологах, боль утраты.
Они прожили с Юрой в счастливом браке без малого двадцать лет, и его неожиданная смерть буквально подкосила ее. От кладбищенских ворот до свежевырытой могилы шла за гробом, едва переставляя ноги, поддерживаемая Аллой Александровной, Юриной секретаршей с одной стороны и Юлькой, примчавшейся накануне из столицы, где она училась, - с другой: Когда молоденький доктор, выйдя в коридор, растерянно развел руками - "Обширный инфаркт, надежды не было:" - Тамара Сергеевна уже машинально набирала на мобильнике привычный номер: - Юлечка, папы больше нет: Сразу после поминок Юлька укатила обратно в Москву - досдавать летнюю сессию. А Тамара Сергеевна допоздна сидела с Аллой Александровной на кухне. Говорила только Алла Александровна. Пережившая за свой секретарский век не одного шефа, Алла, как за глаза ее называл муж, зачемто убеждала вдову, что "Юрий Николаевич был самыйсамый": Зачем? Тамара Сергеевна и без нее знала, каким он был замечательным, ее Юра. В памяти, как в калейдоскопе, крутились воспоминания - как он из роддома ее встречал, как в Дагомыс вместе ездили отдыхать, как однажды Тамара сломала ногу и он принципиально не покупал ей костыли - два месяца носил ее на руках по дому: Когда Алла наконец ушла, Тамара Сергеевна наполнила ванну и, обжигаясь, погрузилась в горячую воду: ее било в ознобе. От горячего, а может, от того, что выпитые за день в огромном количестве успокоительные таблетки наконец подействовали, она почувствовала некоторое облегчение. И чуть позже, выходя из ванной, непонятно к кому обращаясь, вслух произнесла: - Что ж, надо жить дальше: И стала жить дальше. Работа, дом, работа: Конечно, странным поначалу казалось, что не надо было теперь готовить обеды, печь по воскресеньям любимые Юрины беляши с мясом, читать ему вслух понравившееся место в романе, что утром можно было оставить неубранной постель, а вечером - грязную посуду в раковине: Постепенно Тамара Сергеевна привыкала к тому, что надо самой вкручивать перегоревшую лампочку, ходить в сберкассу, чтобы оплатить коммунальные платежи, на почту ходить, где они арендовали почтовый ящик: Раньше все это делал Юра, а ее обязанностями были стирка, готовка, уборка и походы по магазинам: Постепенно она успокаивалась, приступы тревожного озноба становились все реже и реже: И вдруг - как гром среди ясного неба - это письмо! Тамара Сергеевна, будто предчувствуя беду, выхватила его дрожащими руками из кучи накопившихся в ящике газет. Обратного адреса не было, но почерк - аккуратный, округлый, почти без наклона - несомненно женский. Нетерпеливо разорвав конверт, начала читать прямо здесь, на почте, у стеллажа с абонентскими ящиками: "Родной мой, я все же решила написать тебе. Зная тебя, представляю, как болезненно ты переживаешь нашу ссору. Ну не могла я тогда оставить этого ребенка! Испугалась! Ты в другом городе, с разводом еще не решил: А когда ты ушел, хлопнув дверью, я вдруг поняла, какая же я глупая. Ведь ты так любишь меня, так радовался, когда я по телефону сказала тебе о беременности: Прости, любимый, я совершила ошибку. Но у нас еще вся жизнь впереди, и я обещаю родить тебе маленького Юрочку:" Тамара Сергеевна не заметила, как оказалась на улице. Студеный осенний ветер рвал из рук листочки письма. Когда дочитала до конца, первым желанием было бросить его на растерзание этому ветру. Путь рвет, кружит, бросает в грязь прохожим под ноги: Но боль, возмущение, обида, снова боль - целый сонм чувств, наступающих друг на друга, захлестнули ее. И было среди этих чувств одно, доселе ей неведомое: женское любопытство. Тамара Сергеевна уже поняла, что в городе, куда Юра часто ездил в командировку, у него был роман с другой женщиной. Но кто она? Какая? Где они познакомились? И главное - когда? Когда он начал ее обманывать?.. А ведь если спросить - не ответит: Обо всем этом она думала, стоя вечером у предзимнего окна. :Она решила написать ей: от имени мужа. Осторожно выбирая выражения, чтобы ее не заподозрили в подлоге, Тамара Сергеевна написала первое письмо. "Здравствуй, дорогая Олечка! Я уже не сержусь:" потом были еще письма. Из обоюдной переписки Тамара Сергеевна постепенно выяснила, что это была не банальная интрижка на стороне - судя по всему, два человека, один из которых был ее мужем, всерьез любили друг друга. Письма Ольги пестрели подробностями: "тот розовый заяц, которого ты выиграл в парке", "твои любимые пироги с яблоками" (а как же беляши с мясом?), "сломанный тобой стул", "подаренное тобой кольцо": Письма "Юрия Николаевича" были по-мужски сдержанными, но в конце "он" непременно приписывал: "Целую, люблю, до скорой встречи!" Страной была эта игра. Сгорая от ревности и любопытства, Тамара Сергеевна в конце концов решилась посмотреть на соперницу и: назначила ей свидание в кафе: "Олечка, приезжай хоть на пару дней, я заказал тебе номер в гостинице": Она хотела понять, за что Юра любил эту женщину. Моложе ее? Стройнее? Красивее?
:Придя в условленное кафе за полчаса до назначенного времени, Тамара Сергеевна выбрала для наблюдения наиболее удобное место. Она, конечно же, не собиралась себя обнаруживать, но непременно надо было хорошенько рассмотреть эту Ольгу. Столик в углу, затененный каким-то допотопным фикусом, вполне годился для этой цели. Чтобы не вызвать подозрения официанта, нарочно заказала "фирменные" свиные ребрышки, зная, что подадут их не скоро. А пока тянула из бокала тонкого стекла минеральную воду и не отрывала напряженного взгляда от двери.
:Ее она узнала сразу. По тому, как та оглядывалась по сторонам, о чем-то спрашивала метрдотеля, по увесистой дорожной сумке, с какими у нас, как правило, в кафе не ходят. Она была одного с Тамарой возраста, ну, может, на два-три года помоложе. Миловидная, но не красавица. Короткие светлые волосы. Довольно скромно, правда, со вкусом одетая - темно-синий в едва заметную полоску брючный костюм и светлая, в цвет полоски, тонкая водолазка. Тамара Сергеевна, подавляя нараставшее волнение, смотрела, как любимая женщина ее мужа готовится к встрече с ним. Вот достала зеркальце с откидной крышкой, подкрасила губы, на мгновение прикрыла веки, запрокинув голову: Не притронувшись к свиным ребрышкам, Тамара Сергеевна попросила принести счет и, вложив на глазах удивленного официанта в папочку с названием кафе щедрые чаевые, поднялась с места. Она прошла в полуметре от Ольги - а чего ей было опасаться? Даже почувствовала запах духов и на ходу определила: "О! "Живанши":" Едва Тамара Сергеевна переступила порог квартиры и расстегнула шубу в прихожей, заверещал телефон: - Тамарочка Сергеевна, - тараторила в трубку Алла Александровна, - приходила ваша родственница, спрашивала Юрия Николаевича. И не хотела мне верить, что Юрий Николаевич полгода как умер. Но я ей все подробненько описала, на каком кладбище, в каком ряду: Тамара Сергеевна, не дослушав, положила трубку. Не разуваясь, прошла на кухню, машинально взяла их вазы с фруктами яблоко, надкусила: И снова стала застегивать шубу. Она знала, где сейчас найти Ольгу. И уже сейчас-то она не смолчит: все преимущества были на ее стороне, и она должна как-то обозначить свой триумф.
На улице долго ловила такси - приближался "час пик".
Поймав наконец, замерзшая, нырнула в теплое нутро автомобиля: На кладбище приехали, когда уже забрезжили сумерки. Попросив водителя подождать, решительно направилась к могиле мужа. Еще издалека увидела рыжий распластанный на заснеженном холме перед памятником с Юриной фотографией полушубок, сбившуюся на воротник шаль. Чем ближе подходила, тем отчетливее слышала ее рыдания.
Она, видимо, сначала встала на колени, а потом уже упала на снег всем телом, сгребая голыми, без перчаток, руками снег с могилы, как будто силилась обнять лежавшего там, на двухметровой глубине, в промерзлой земле: И вдруг Тамаре Сергеевне стало понятно, что никогда она не встретится глазами с этой несчастной женщиной. Что ее, Тамары Сергеевны, триумф никому из них двоих не нужен, что у нее, Тамары Сергеевны, есть Юлька, что она еще выдаст ее замуж и тогда появится зять, а потом она, Тамара Сергеевна, дождется внука и будет его катать в колясочке вдоль набережной: А у этой, в лисьем полушубке, нечего уже не будет.
- Что так скоро? - весело поинтересовался словоохотливый таксист, швырнув в приоткрытое окно недокуренную сигарету.
- Или спят покойнички?
- Он нагнулся к бардачку, выбирая кассету: - Вам какую поставить?
Тамара Сергеевна зябко поежилась: - А Пугачева у вас есть?
"Миллион алых роз"?
И уже спустя несколько минут раздолбанная ярко-желтая "Волга" неслась по заснеженному шоссе, рассекая светом фар зимние сумерки. А из динамиков доносился хрипловатый голос Примадонны: "Жил-был художник один, Домик имел и холсты:"

Татьяна ЧИНЯКОВА.