1. Есть повод вспоминать Владимира Владимировича Маяковского: и 80-летие с момента пребывания его в Нижнем Новгороде, и недавнюю, хоть и не юбилейную, не круглую, дату со дня рождения его. Повод-то есть, да вот вспоминаем мы… В Нижегородской организации Союза писателей РФ одно время висел на стене портрет Маяковского. Совсем не случайно. Молодой и начинающий фотокорреспондент молодежной газеты "Молодая рать" Ниссон Михайлович Капелюш пришел 18 января 1927 года в нижегородскую гостиницу "Россия" (ныне училище капеллы мальчиков) и застал Маяковского играющим в бильярд. Дождался конца партии, подошел к поэту и рассказал, что есть задание редакции сделать его фотопортрет. Владимир Владимирович охотно согласился, вместе поднялись в номер, и там-то Н.М.Капелюш и запечатлел Маяковского. Снимок оказался на редкость удачным: скульптурно обозначенное лицо и открытые, глубокие, космической нежности глаза. Этот портрет Н.М.Капелюша отметили позднее на Всесоюзной фотовыставке, и он, наверное, один из самых удачных из известных фотосъемок Владимира Владимировича.
Так вот, висел себе этот портрет в Союзе писателей, да вдруг исчез, куда неизвестно. Так и в нашей жизни получается: был Маяковский и…

2. А приехал Маяковский в Нижний 17 января 1927-го, года, который называют "болдинским годом Маяковского", так много было сделано и написано им в то время: 100 выступлений в 40 городах страны, из-под пера вышло 70 стихотворений и завершена поэма "Хорошо!".
В Нижнем поэта застал сильнейший холод: 31,1 градуса мороза. Спутнику сказал, что такого морозища не помнит. Ехали на розвальнях от вокзала в центр, перебираясь по льду Оки (моста еще тогда не было). Поэт сокрушался, что из-за мороза ни оглядеться кругом, ни рассмотреть ярмарку не получается. Но это путешествие все-таки отчеканилось в колком, как морозный воздух, стихе Маяковского: "Лед за пристанью за ближней, оковала Волга рот, это красный, это Нижний, это зимний Новгород. По первой реке в российском сторечье скользим… цепенеем… зацапаны ветром…"

3. Вечером того же дня - городской театр драмы. Его тогда называли Гостеатр. В нем могло собраться 1020 человек публики, а билетов было продано 650. Холодно на улице, в зале, на сцене. Маяковский вышел к публике в пальто, но это была одна из его хитростей. Пальто он снял, приглашая зрителей последовать его примеру, но отважных оказалось мало.
Вообще о тех двух вечерах - 17 и 18 января - в нижегородском театре известно немало. Что читал, говорил Владимир Владимирович, как его принимали слушатели.
Сохранились даже - в фондах Государственного музея В.Маяковского в Москве - тексты записок нижегородцев к поэту. Судя по ним, публика собралась разная. Сочувствующая: "Я удивляюсь вашему самообладанию среди этой толпы, жадной до скандальных историй. Удивляюсь и преклоняюсь. Е.С." Негодующая: "Кто вам дал право смеяться?" Празднолюбопытствующая: "Интересно знать ваше мнение о Бальмонте, Игоре Северянине, Ахматовой".
"Его ответы были ярки и остроумны", - вспоминал десять лет спустя один из слушателей Маяковского в те дни. Один из образчиков рапидных уколов Маяковского, по воспоминаниям нижегородского поэта Михаила Васильевича Шестерикова: "Тучный, известный всему городу дядя с ехидцей спросил:
- Товарищ Маяковский, вы не обожглись, когда солнце хлопали по плечу?
Маяковский подошел к самой рампе, отыскал глазами спрашивающего и под хохот зала ответил так: "Вы, гражданин, видимо, часто сидите на кухне у примуса и обжигаетесь. Это примусовое отношение к поэзии, гражданин!"

4. Между двумя вечерами в театре драмы была еще одна встреча Маяковского в Нижнем - с поэтами и писателями, собиравшимися при молодежной газете "Молодая рать". Ему, наверное, хотелось самому услышать, что пишут и чем дышат молодые в десятилетие Октября. На этой встрече в основном нижегородцы читали стихи и вместе с Маяковским обсуждали их. Среди нижегородцев, между прочим, очень многие оказались впоследствии известными литераторами - Б.Рюриков, М.Шестериков, А.Распевин, Ф.Жиженков, Ф.Фоломин, Б.Пильник, К.Поздняев. По некоторым сохранившимся в памяти участников, очень немногим, деталям этой беседы можно понять, что тезис "поэзия вся - езда в незнаемое" был для Маяковского не пустым звуком.
Б.Рюриков: "Один из наших товарищей читал стихи. Стихи были о любви, и в них поэт обращался к любимой с традиционным вопросом: "Ты скажи кудрявому поэту, любишь иль не любишь ты его?"
Маяковский стоял и внимательно слушал. А когда кончилось чтение, он вдруг шагнул к поэту и быстрым движением руки сдернул с него кепку. Мы увидели наголо остриженную голову.
- Ну зачем же вы, - бас Владимира Владимировича звучал укоризненно, - зачем вы пишете о кудрявом поэте? Раньше, до вас писали, а вы повторяете".
М.Шестериков: "Помню, о моем прочитанном стихотворении он сказал: "Ничего, ничего. Только вот что, бросьте вы писать о деревне, вы живете в городе, пишите о том, что видите в городе, - о трамваях, о его людях. О деревне что вы сейчас написать можете?.."

5. Маяковский, Маяк, как звали его некоторые современники и поклонники, сегодня как свет дальней звезды. Его чистый, необыкновенной талантливости голос буквально заслоен, задрапирован идеологическим камуфляжем. К поэту ринулись в свое время наши шестидесятники, и без мощной поддержки Маяка не состоялись бы такие разные миры Вознесенского, Евтушенко, Бродского, Высоцкого и других. Но вот пришел очередной вал полузабытья, и кроме нескольких случайных цитат и бульварно-гламурных серий "про Брик и про это" и не осталось будто бы ничего от нашего Маяка. Грустно. Надо думать, что свет его могучего таланта еще пробьется сквозь "банду рвачей и выжиг” (точно сказано!). Идеологии приходят и уходят, приходят и умирают. Искусство вечно. Голос Маяковского вновь пробьется и зазвучит.
Досье собирал Александр ПАВЛОВИЧ.