"Беззаветная и чистая любовь, конечно, существует на нашей планете, но цветет лишь два - три раза в столетие".
Оноре де Бальзак
Попутчики
- Внимание! Поезд Нижний Новгород - Адлер отправляется с третьей платформы, - бесстрастный, почти механический голос, доносившийся из динамиков, перекрывал вокзальный гул, пытаясь навести в этом хаосе хоть какой-нибудь порядок.
Везет же некоторым! - с завистью подумала я. - Еще только апрель, а они уже на юг едут… Но не успела развить свой комплекс неполноценности, как густая, неуемная толпа подхватила меня и буквально внесла в распахнутые двери пригородной электрички.
В середине вагона справа у окна хлопотал какой-то мужичонка. Поставив длинную дорожную сумку с сине-белой надписью "Адидас" вдоль скамьи, он, довольный, вытирал со лба пот клетчатым носовым платком и, вытягивая шею, выглядывал кого-то из прибывающих пассажиров.
- Занято! - по-хозяйски сообщал мужичонка тем, кто пытался посягнуть на оккупированную им территорию. - Здесь два места заняты…
Был он довольно тщедушным, невысокого роста. Зачес из редких волос на одну сторону как мог прикрывал его широкую лысину. Вытираясь платком, соблюдал осторожность, дабы не повредить подобие созданной им прически, и все продолжал, суетливо крутясь, вытягивать шею. Найдя наконец глазами того, кого искал, обрадованно замахал руками:
- Наташа! Юлечка! Девочки, сюда!
Наташей, судя по всему, была старшая из "девочек" - красивая, крепко сбитая статная женщина, темноглазая, темноволосая, в ярко-розовом, как пасхальное яйцо, плаще с туго затянутым поясом, который одновременно подчеркивал и ее высокую грудь, и талию, и крутые бедра. Впереди себя она легонько проталкивала девочку лет девяти, не в маму беленькую, хрупкую, - одуванчик и только!
Мужичонка переставил сумку поперек, отгородив тем самым занятое пространство, как крепостью, от уезжающих на выходные дачников, чмокнул на прощание в маковку "одуванчика" и, виновато взглянув на Наташу, только коснулся ее руки и выскользнул из дверей. Через минуту, когда они уже уселись в приготовленную нишу, показался в окне, по ту сторону непроницаемого стекла. Побарабанив пальцами по стеклу, отошел от вагона и теперь стоял поодаль, лишь пронзительно, чуть не до слез, глядя на свою Наташу. Та лишь небрежно взмахнула рукой ему в ответ и, обернувшись ко мне, пояснила:
- А он и не едет. Он нам места занимал.
…Давно известно, что дорога - это маленькая жизнь. И пассажиры из поездов дальнего следования существенно отличаются от тех, кто едет в электричках. Их рассказы о собственной судьбе гораздо обстоятельнее, а сами они более осторожны - как-никак им еще ехать и ехать, а с поезда просто так не сойдешь. И попутчиков, случись что, не поменяешь… В электричках, напротив, уж если разговорятся, так от души. Радость ли, беду какую - выдохнут залпом, облегчат "нутро", а через час-другой поминай, как звали!
Рассказ Наташи
- Николай Захарович (вот как, оказывается, звали провожающего мужичка!) у нас в сельской школе завхозом был, - начала моя соседка напротив, как только электричка, набрав скорость, оставила за собой городские многоэтажки. - Мы с Сашей тогда еще в десятом классе учились, но уже женихались вовсю. Саша - видный парень был, из всей школы такой один - голубоглазый, блондинистый, на актера Олега Видова похож. Я боялась, девчонки отобьют, потому и не отказывала ему ни в чем. Любовь у нас случилась сразу после выпускного. Все пошли за реку рассвет встречать, а мы вернулись в школу, закрылись в кабинете биологии, заложив ножку стула за ручку двери, и до одури целовались.
…Утром, когда, крадучись, выбирались оттуда, в коридоре нос к носу столкнулись с завхозом. Тот, конечно, сразу все понял: платье у меня было все измято, волосы растрепаны, да и Сашка выглядел не лучше - как петух взъерошенный. Перед уличной дверью я почему-то обернулась: Николай Захарович стоял как вкопанный и смотрел нам вслед. Жалостливо так смотрел, хоть плачь! Но мне в ту пору не плакать, а петь хотелось. Счастливее меня, наверное, не было никого на свете.
Осенью, когда я уже на пятом месяце была, мы всем классом провожали Сашу в армию. Его родители про нас знали, и мама моя все знала. На проводах мы с ним сидели во главе стола как молодожены. Нам даже "горько!" кричали… Ну, не успели расписаться, подумаешь! Радовались, что Сашку не в Морфлот призвали… А два года - не три, приедет, думали, распишемся.
Николай Захарович к тому времени в город переехал, ему тетка квартиру двухкомнатную завещала. Помню, перед отъездом к нам заходил, спрашивал у матери, может, помощь какая нужна. Отца-то у нас не было, он на мотоцикле разбился, когда я в пятый класс перешла… Мать еще подивилась, с какой, мол, стати? У нас будущая родня через улицу живет!
Только не получилось нам породниться. Мне через месяц рожать, а тут моего Сашку из Чечни в цинковом гробу везут. Я как узнала, охнула только, тут у меня и воды отошли. Юлечка ведь восьмимесячной родилась… Даже на похороны не попала, не простилась… Да и с кем прощаться-то? Эти гробы, говорят, присылают намертво запаянными, только небольшое окошечко стеклянное оставляют для лица. А у моего и окошечка не было. Зинаида Александровна, Сашина мама, рассказывала, их БТР на фугасе подорвался, бензобак вспыхнул - сгорели все…
Вот и осталась я, не вдова, не разженя - с ребенком на руках. Сашины родители, правда, первое время помогали. Но потом его отец скоропостижно умер - сердце не выдержало. А у Зинаиды Александровны вслед за этим инсульт случился, и старшая дочь забрала ее к себе...
Что такое любовь?
За окном мелькали частые придорожные березки, преждевременно, не по сезону выщелкнувшие молодые листики, да ярко-зеленый бархат озимых, простиравшихся до горизонта. В набитом людьми вагоне было душно, но на каждой станции в раскрытые двери врывался бесшабашный весенний ветер, не надолго остужая нагретый живым дыханием воздух… Наташа пальцем оттянула воротник водолазки и, переводя дыхание, подула себе в нос, как делают обычно женщины, отгоняя с лица прядь волос.
- Ну, вот! А тут наш бывший завхоз объявился, - продолжала она. - Он и в городе завхозом устроился, только не в школу, а в какой-то комбинат. У них там мастерские, фотоателье, еще что-то…
Узнал от родственников про нас с Юлькой и в тот же день явился с гостинцами к нам - свататься. Мама моя даже обрадовалась: живем-то мы на ее пенсию да на мое пособие матери-одиночки. Работы в селе нет, если бы не огород, не поросята, нам бы и Юльку в школу не собрать. А тут хозяйственный мужик, непьющий, с квартирой, с зарплатой… Только я на него смотрю, а вижу Сашку своего, красавца. Николай-то Захарович против него - замухрышка! Да как я с таким в постель лягу?
Словом, отказала я ему. А он все письма писал, посылки присылал: сапожки Юлечке, кофточки… В прошлом году на Рождество мне шубу привез, правда, искусственную. Не хотела брать, так он ведь чуть не расплакался. А нынче вот уговорил в гости приехать. Мы у него почти неделю гостили. Уж не знал, куда посадить, чем накормить - так суетился! В зоопарк нас с Юлечкой водил, в кино два раза ходили… Вот, не знаю, как быть? И себя вроде жалко, и его жалко!
- Жалко у пчелки, а пчелка на елке! - недовольно пробурчала седенькая старушенция с корзиной на коленях, сидящая рядом со мной напротив словоохотливой Наташи и невольно слышавшая всю ее исповедь. - Выходи за него и не думай, нынче нормальные мужики, да при том непьющие на дороге не валяются! Тебе еще девку на ноги поднимать. А он, сразу видно, не баловник…
- А как же любовь, мамаша? - встрял в разговор Наташин сосед, плотный мужчина средних лет в камуфляже и с рюкзаком, видимо, дачник.
- А это и есть любовь! - беззлобно огрызнулась старушенция и умолкла.
Наташа, поняв, что разговор превращается в дискуссию, смутилась:
- Уж не знаю, как быть? - повторила она тихо и вопросительно взглянула на меня. "Любовь - это самый короткий путь от одного сердца к другому", - вдруг вспомнилась мне слышанная от кого-то фраза.
Электричка, издав пронзительный гудок, набирала скорость после очередной остановки. В полупустом теперь вагоне решалась судьба несчастного завхоза. Некоторое время все присутствующие здесь сидели молча. И каждый, верно, думал о своем. Перед конечной станцией все засобирались к выходу. Наташа тоже поднялась. Подхватив "Адидас" и взяв за руку дочку, снова посмотрела на меня вопросительно. В ответ я пожала плечами.
- Может, и вправду выйти за него? - уже себе под нос пробормотала Наташа, пропуская меня вперед. И по тому, как бойко она зашагала минуту спустя впереди меня по перрону, подтягивая за собой девочку-одуванчика, я почти догадалась, что решение принято.
Господи, что за чудо - жизнь!
Татьяна ЧИНЯКОВА.
Оноре де Бальзак
Попутчики
- Внимание! Поезд Нижний Новгород - Адлер отправляется с третьей платформы, - бесстрастный, почти механический голос, доносившийся из динамиков, перекрывал вокзальный гул, пытаясь навести в этом хаосе хоть какой-нибудь порядок.
Везет же некоторым! - с завистью подумала я. - Еще только апрель, а они уже на юг едут… Но не успела развить свой комплекс неполноценности, как густая, неуемная толпа подхватила меня и буквально внесла в распахнутые двери пригородной электрички.
В середине вагона справа у окна хлопотал какой-то мужичонка. Поставив длинную дорожную сумку с сине-белой надписью "Адидас" вдоль скамьи, он, довольный, вытирал со лба пот клетчатым носовым платком и, вытягивая шею, выглядывал кого-то из прибывающих пассажиров.
- Занято! - по-хозяйски сообщал мужичонка тем, кто пытался посягнуть на оккупированную им территорию. - Здесь два места заняты…
Был он довольно тщедушным, невысокого роста. Зачес из редких волос на одну сторону как мог прикрывал его широкую лысину. Вытираясь платком, соблюдал осторожность, дабы не повредить подобие созданной им прически, и все продолжал, суетливо крутясь, вытягивать шею. Найдя наконец глазами того, кого искал, обрадованно замахал руками:
- Наташа! Юлечка! Девочки, сюда!
Наташей, судя по всему, была старшая из "девочек" - красивая, крепко сбитая статная женщина, темноглазая, темноволосая, в ярко-розовом, как пасхальное яйцо, плаще с туго затянутым поясом, который одновременно подчеркивал и ее высокую грудь, и талию, и крутые бедра. Впереди себя она легонько проталкивала девочку лет девяти, не в маму беленькую, хрупкую, - одуванчик и только!
Мужичонка переставил сумку поперек, отгородив тем самым занятое пространство, как крепостью, от уезжающих на выходные дачников, чмокнул на прощание в маковку "одуванчика" и, виновато взглянув на Наташу, только коснулся ее руки и выскользнул из дверей. Через минуту, когда они уже уселись в приготовленную нишу, показался в окне, по ту сторону непроницаемого стекла. Побарабанив пальцами по стеклу, отошел от вагона и теперь стоял поодаль, лишь пронзительно, чуть не до слез, глядя на свою Наташу. Та лишь небрежно взмахнула рукой ему в ответ и, обернувшись ко мне, пояснила:
- А он и не едет. Он нам места занимал.
…Давно известно, что дорога - это маленькая жизнь. И пассажиры из поездов дальнего следования существенно отличаются от тех, кто едет в электричках. Их рассказы о собственной судьбе гораздо обстоятельнее, а сами они более осторожны - как-никак им еще ехать и ехать, а с поезда просто так не сойдешь. И попутчиков, случись что, не поменяешь… В электричках, напротив, уж если разговорятся, так от души. Радость ли, беду какую - выдохнут залпом, облегчат "нутро", а через час-другой поминай, как звали!
Рассказ Наташи
- Николай Захарович (вот как, оказывается, звали провожающего мужичка!) у нас в сельской школе завхозом был, - начала моя соседка напротив, как только электричка, набрав скорость, оставила за собой городские многоэтажки. - Мы с Сашей тогда еще в десятом классе учились, но уже женихались вовсю. Саша - видный парень был, из всей школы такой один - голубоглазый, блондинистый, на актера Олега Видова похож. Я боялась, девчонки отобьют, потому и не отказывала ему ни в чем. Любовь у нас случилась сразу после выпускного. Все пошли за реку рассвет встречать, а мы вернулись в школу, закрылись в кабинете биологии, заложив ножку стула за ручку двери, и до одури целовались.
…Утром, когда, крадучись, выбирались оттуда, в коридоре нос к носу столкнулись с завхозом. Тот, конечно, сразу все понял: платье у меня было все измято, волосы растрепаны, да и Сашка выглядел не лучше - как петух взъерошенный. Перед уличной дверью я почему-то обернулась: Николай Захарович стоял как вкопанный и смотрел нам вслед. Жалостливо так смотрел, хоть плачь! Но мне в ту пору не плакать, а петь хотелось. Счастливее меня, наверное, не было никого на свете.
Осенью, когда я уже на пятом месяце была, мы всем классом провожали Сашу в армию. Его родители про нас знали, и мама моя все знала. На проводах мы с ним сидели во главе стола как молодожены. Нам даже "горько!" кричали… Ну, не успели расписаться, подумаешь! Радовались, что Сашку не в Морфлот призвали… А два года - не три, приедет, думали, распишемся.
Николай Захарович к тому времени в город переехал, ему тетка квартиру двухкомнатную завещала. Помню, перед отъездом к нам заходил, спрашивал у матери, может, помощь какая нужна. Отца-то у нас не было, он на мотоцикле разбился, когда я в пятый класс перешла… Мать еще подивилась, с какой, мол, стати? У нас будущая родня через улицу живет!
Только не получилось нам породниться. Мне через месяц рожать, а тут моего Сашку из Чечни в цинковом гробу везут. Я как узнала, охнула только, тут у меня и воды отошли. Юлечка ведь восьмимесячной родилась… Даже на похороны не попала, не простилась… Да и с кем прощаться-то? Эти гробы, говорят, присылают намертво запаянными, только небольшое окошечко стеклянное оставляют для лица. А у моего и окошечка не было. Зинаида Александровна, Сашина мама, рассказывала, их БТР на фугасе подорвался, бензобак вспыхнул - сгорели все…
Вот и осталась я, не вдова, не разженя - с ребенком на руках. Сашины родители, правда, первое время помогали. Но потом его отец скоропостижно умер - сердце не выдержало. А у Зинаиды Александровны вслед за этим инсульт случился, и старшая дочь забрала ее к себе...
Что такое любовь?
За окном мелькали частые придорожные березки, преждевременно, не по сезону выщелкнувшие молодые листики, да ярко-зеленый бархат озимых, простиравшихся до горизонта. В набитом людьми вагоне было душно, но на каждой станции в раскрытые двери врывался бесшабашный весенний ветер, не надолго остужая нагретый живым дыханием воздух… Наташа пальцем оттянула воротник водолазки и, переводя дыхание, подула себе в нос, как делают обычно женщины, отгоняя с лица прядь волос.
- Ну, вот! А тут наш бывший завхоз объявился, - продолжала она. - Он и в городе завхозом устроился, только не в школу, а в какой-то комбинат. У них там мастерские, фотоателье, еще что-то…
Узнал от родственников про нас с Юлькой и в тот же день явился с гостинцами к нам - свататься. Мама моя даже обрадовалась: живем-то мы на ее пенсию да на мое пособие матери-одиночки. Работы в селе нет, если бы не огород, не поросята, нам бы и Юльку в школу не собрать. А тут хозяйственный мужик, непьющий, с квартирой, с зарплатой… Только я на него смотрю, а вижу Сашку своего, красавца. Николай-то Захарович против него - замухрышка! Да как я с таким в постель лягу?
Словом, отказала я ему. А он все письма писал, посылки присылал: сапожки Юлечке, кофточки… В прошлом году на Рождество мне шубу привез, правда, искусственную. Не хотела брать, так он ведь чуть не расплакался. А нынче вот уговорил в гости приехать. Мы у него почти неделю гостили. Уж не знал, куда посадить, чем накормить - так суетился! В зоопарк нас с Юлечкой водил, в кино два раза ходили… Вот, не знаю, как быть? И себя вроде жалко, и его жалко!
- Жалко у пчелки, а пчелка на елке! - недовольно пробурчала седенькая старушенция с корзиной на коленях, сидящая рядом со мной напротив словоохотливой Наташи и невольно слышавшая всю ее исповедь. - Выходи за него и не думай, нынче нормальные мужики, да при том непьющие на дороге не валяются! Тебе еще девку на ноги поднимать. А он, сразу видно, не баловник…
- А как же любовь, мамаша? - встрял в разговор Наташин сосед, плотный мужчина средних лет в камуфляже и с рюкзаком, видимо, дачник.
- А это и есть любовь! - беззлобно огрызнулась старушенция и умолкла.
Наташа, поняв, что разговор превращается в дискуссию, смутилась:
- Уж не знаю, как быть? - повторила она тихо и вопросительно взглянула на меня. "Любовь - это самый короткий путь от одного сердца к другому", - вдруг вспомнилась мне слышанная от кого-то фраза.
Электричка, издав пронзительный гудок, набирала скорость после очередной остановки. В полупустом теперь вагоне решалась судьба несчастного завхоза. Некоторое время все присутствующие здесь сидели молча. И каждый, верно, думал о своем. Перед конечной станцией все засобирались к выходу. Наташа тоже поднялась. Подхватив "Адидас" и взяв за руку дочку, снова посмотрела на меня вопросительно. В ответ я пожала плечами.
- Может, и вправду выйти за него? - уже себе под нос пробормотала Наташа, пропуская меня вперед. И по тому, как бойко она зашагала минуту спустя впереди меня по перрону, подтягивая за собой девочку-одуванчика, я почти догадалась, что решение принято.
Господи, что за чудо - жизнь!
Татьяна ЧИНЯКОВА.
Перейти в
Дзен