Имя этого режиссера стало известно нижегородской публике после весенней премьеры «Собачьего сердца» в ТЮЗе. Одни зрители сбегали со спектакля, другие шли на него толпами, СМИ его ругали и хвалили. А летом Владимир Золотарь стал главным режиссером театра.
- Владимир Александрович, не обидно, что после премьеры обсуждали не собственно спектакль, а «собачий кастинг» на роль Шарика и голого Шарикова на сцене?
- Конечно, обидно, но такова данность: когда в программке написано «Детям и беременным смотреть запрещается», бабушки намеренно идут на спектакль, чтобы поглумиться над «антиискусством».
- То есть вы ждали такой реакции?
- Понимаете, каждый раз надеешься на лучшее, на то, что уж здесь-то – нормальные люди. А нормальный человек пока не убедится в чьем-то идиотизме, в нем не обвинит. Такое впечатление, что люди, которые говорили: «Ужас! В детском театре раздели мужика!», смотрели на меня как на дебила или хама, и никто не попытался разобраться, зачем я это сделал. Как будто в зале все женщины поголовно – девственницы, а мужчины никогда не ходили в баню. Как будто никто не видел постановки Захарова, где играл голый Абдулов. Или все уверены: что позволено Захарову, не позволено Золотарю.
- Но некоторые считают, что никакая художественная цель не оправдывает такого средства…
- Может быть. На мой взгляд, появление голого Шарикова мотивировано и довольно эстетично. Единственная претензия, которую я принимаю, что в афише не было ограничения «до 16». Но без этой сцены я спектакля не представляю. Для меня важно, что в результате эксперимента рождается человек, и два интеллектуала, полагающие, что знают, как жить в этом мире, вдруг не могут вытерпеть и воспитать этого «получеловека», взять на себя ответственность за собственное создание… Нельзя в этой библейской сцене рождения показать Шарикова иначе – ну, простите меня, человек рождается голым! В моих прежних постановках были более грубые сцены, от которых, по моему замыслу, зрителя должно передернуть. Но их мало кто замечал. Зато замечали человека, который сидел голым две минуты спиной к зрительному залу! Видеть это и не замечать море порнографии (в буквальном и небуквальном смысле) на ТВ – это ханжество. Сериалы на некоторых телеканалах – это разжижение мозгов, уничтожение поколения! По ТВ дети могут увидеть вещи гораздо более «интересные», чем голый Шариков в ТЮЗе!
- Во главе театра вы и худрук Вячеслав Кокорин как президент и премьер-министр. Как распределяются ваши полномочия?
- Театр – дело живое, связанное с общением, тут всё - сговор. В данном случае, это тройной сговор, потому что в ТЮЗе есть еще и директор. Будем учиться работать вместе. У меня есть опыт работы в этой компании, и он мне нравится. Значительная часть усилий Вячеслава Всеволодовича будет направлена на подготовку курса РАТИ, филиал которого открылся на базе ТЮЗа. Мы будем готовить ребят «для себя», но никто не станет вязать их по рукам и ногам – они смогут уйти и в другие театры. А большая часть забот о репертуаре ложится на меня.
- Откуда вы будете брать новых артистов в этом сезоне?
- Мы уже приняли одного выпускника Нижегородского театрального училища и актрису Алтайского театра драмы, который я ранее возглавлял. Если все сложится, с Алтая приедут еще два-три артиста той возрастной категории, в которой труппа очень нуждается, - 33-40 лет.
- Назовите ваших любимых драматургов.
- Никуда не деться от того, что главные драматурги – Шекспир и Чехов. До сих пор никто не умеет «делать» такие совершенные пьесы, как Шекспир. Он лучший «конструктор» театра. Некоторые его вещи обладают просто потусторонней мудростью. А Чехов затрагивал темы, болезненно важные лично для меня. Он открыл ту эпоху, в которой мы продолжаем жить, - мир без Бога. Чехов зафиксировал момент, когда Он из этого мира ушел, и человек потерялся. Жизнь как череда испытаний для религиозного сознания естественна, но без Бога испытания теряют всякий смысл. Так что Чехов – открыватель современной драмы, которая не нуждается в осовременивании.
- А какие способы осовременивания классики для вас приемлемы и какие нет?
- Когда Шекспира «одевают» в шинели, и действие «Макбета» происходит в Чечне, это вызывает легкую дрожь, потому что в этом случае я ничего не понимаю ни о Макбете, ни о Чечне. Но возможны очень сложные ходы. Остроумный и элегантный вариант переноса стиля был в «Даме-невидимке» Кальдерона, этого имперского драматурга одной из последних мощных империй XVII века. С этой эпохой у меня ассоциаций – ноль. Но есть испанский имперский стиль XX века, близкий сталинскому, и вот он уже узнаваем. Такой перенос стиля позволяет зрителю его опознать.
- Какие собственные постановки вы считаете удачными?
- Во-первых, «Великодушного рогоносца», который когда-то сделал мне имя, с успехом шел на фестивалях. Это абсолютно мой язык и мой персонаж. Такая внутренне обнаженная, доведенная до гротеска история о творческом человеке в любви, способном создавать чудовищные миры, которые его же и сжирают. Другая пьеса, за которую мне не стыдно, - «Войцек» Бюхнера. Там я адекватен сам себе как режиссер и человек.
- Появятся ли в Нижнем ваши спектакли по Чехову и Шекспиру?
- Чехов – немного погодя, а пока мы начинаем первые разговоры о «Короле Лире». Премьера должна состояться весной, предстоит гигантская работа. Если все получится, я смогу включить этот спектакль в список своих удач.
- Что еще запланировано на сезон?
- Вячеслав Кокорин поставит «Женитьбу Фигаро». В репертуаре не хватает чего-то искрящегося, как то самое шампанское, бутылку которого надо откупорить перед прочтением. Еще Кокорин репетирует «Бременских музыкантов», это будет первая премьера сезона, где занята большая часть труппы. Театр нуждается в масштабной постановке, потому что в прошлом сезоне ставилось много камерных спектаклей.
- А вам интереснее работать на малой или большой сцене, благо ТЮЗ располагает и тем, и другим?
- Сейчас я, можно сказать, боюсь камерного зала. Я начинал работать именно в небольших пространствах, но уже лет шесть ставлю исключительно на большой сцене густонаселенные спектакли. Поэтому только теоретически помню, как ставить на малой, ведь это совсем другой язык.
- Слышала, что вы хотите поставить «Алису в стране чудес».
- Да, но эту постановку мы решили перенести на следующий сезон. Во-первых, по финансовым причинам. Во-вторых, написать инсценировку согласился, на мой взгляд, лучший из нынешних драматургов Иван Вырыпаев, а он сейчас занят несколькими проектами. Возможно, летом «под Вырыпаева» мы сможем получить грант на постановку.
- «Алиса» - произведение на грани взрослого и детского. А где, по-вашему, пролегает эта граница? Есть ли какие-то табу для детского театра?
- Конечно, есть. Делая детский спектакль, надо сто раз подумать, что можно себе позволить. У ребенка не должно быть шока от первой встречи с театром. Затянуть его в игру, в сопереживание труднее, чем взрослого, который уже в «сговоре» с артистами. Мне нравится, что сегодня ТЮЗ пытается привлечь самых маленьких, не имеющих никакого зрительского опыта. Такие спектакли как «Слон Хортон», «Как пройти в Вифлеем?» помогают детям понять, что такое театр: это общение напрямую, на разрушение которого сейчас работают масс-медиа. Но когда театр ЮНОГО зрителя превращается в детский-предетский театр, это гибельный путь. Скажем, «Короля Лира» имеет смысл смотреть в школе, потому что при всех изысках там есть кристально ясная история. Про «Фигаро» и говорить нечего.
- Вы уже «вычислили» своего зрителя?
- Это трудно сделать, потому что почти во все театры, за исключением двух-трех элитных, ходит случайный зритель. Я должен удовлетворить и университетского профессора, и пэтэушника. Одна из важных категорий зрителей для нас – это студенты, потому что они уже что-то соображают, но еще не нашли идеальной формы досуга. И тут можно попробовать конкурировать с кабаком и телевизором. Но нужно говорить на языке, захватывающем их, иногда даже провокационно резком. Чтобы театр не выживал, а жил, его нужно сделать культовым местом, в который неприлично не придти на премьеру.
Беседовала Ольга ГОРНОВА.