Домашний очаг должен быть не местопребыванием, а местом, куда мы всегда возвращаемся.
Анри де Монтерлан, французский писатель.

Все лгут. Смеются, когда грустно. Молчат, когда радостно. Считается нормой заменять пустыми разговорами о неинтересных и общеизвестных вещах очень нужные человеческие откровения. Кажется, все в общем-то хорошие люди. Начни они вести себя по-другому, их жизнь станет легкой и радостной. Но никто не начинает, и каждый рассказывает другому, как ему хорошо, когда ему плохо… И только в отношениях между близкими людьми - не супругами, не любовниками, а не зависимыми друг от друга людьми, связанными между собой исключительно дружескими узами, иногда возникают моменты искренности.
Пролог
С Андреем мы познакомились в мою бытность собкором центральной газеты. Тогда еще был Советский Союз и, приезжая на совещания в столицу, мы по обыкновению останавливались в гостинице "Украина". По вечерам, завершив редакционные дела и вдоволь нагулявшись по набережной Москвы-реки, на излучину которой смотрели окна гостиничного небоскреба, мы собирались в одном из номеров. Собкор из Киева Тарас Приходько непременно приходил со своим салом, помню, он всерьез убеждал нас, что это "самый диетический продукт". Кавказцы несли бастурму, суджук, чурчхелу и, конечно же, армянский коньяк. Фарид как истинный узбек украшал стол россыпью орехов и фруктов. А мы, дети Поволжья, вносили свою лепту в общее застолье стерляжьей икрой и вялеными лещами… Разговоры под такую закуску затягивались чуть ли не до утра. И нам, молодым и беспечным, тогда казалось, что наше братство незыблемо, что, пока мы, посланцы разных республик, вот так близки и понятны друг другу, неразделимы и наши народы… А над бескрайними просторами страны Советов уже маячил призрак Беловежской Пущи.
Сегодня даже само слово "перестройка" бесславно кануло в Лету. А тогда новый режим в один год перекроил каждого из нас на свой лад. Бывший журналист Приходько, пока не закрыли границу, привозил в Россию партии обуви, белорусский коллега торговал здесь трикотажем, Фарид окончательно обрусел и перешел на работу в строительную фирму. И только Андрей, еще в ту собкоровскую пору влюбившийся по уши в секретаршу главного редактора Юлечку, нашел общий язык с новым временем. Женившись на москвичке, оставил Волгоград, и все, чему его научил город-герой, успешно применял теперь на практике столичного бизнеса. Дело, надо сказать, не простое, но у него была светлая голова, провинциальная хватка и крепкий тыл в образе повзрослевшей Юлечки и двух славных дочек. Одним словом, он оказался самым преуспевающим из нас, к тому же однолюбом: как известно, это качество совершенно не свойственно людям творческих профессий. Постоянным он оказался и в дружбе. По крайней мере, когда кто-нибудь из нас приезжал в Москву, непременно останавливался у Андрея - сначала в его огромной квартире на Кутузовском проспекте, а потом уже и в респектабельном особняке на знаменитой Рублевке. Когда он открыл очередной филиал своей фирмы - в Нижнем, мы стали видеться чаще.
Андрей
Почему-то мужчины не любят, когда их прилюдно называют хорошими семьянинами, стесняются всякого прикосновения к быту. Андрей не стеснялся ни того ни другого, безграничную преданность любимой жене считая чуть ли не главным своим достоинством.
- Знаешь, - сказал он мне как-то в кухонно-доверительном разговоре, - я из тех лошадок, которые, однажды встав на свою колею, уже не сворачивают с нее. За двадцать лет мы с Юлькой не расставались ни на один день…
Мы и говорили-то с ним обычно о внутрисемейных отношениях, о воспитании детей, о желании скорее дождаться внуков.
…В то утро он позвонил ни свет ни заря:
- Еду по делам в Нижний, если останется время - загляну в гости!
Конечно, мне показалось странным, что ни через день, ни через два он даже не позвонил. Но, сами знаете, бизнес есть бизнес: производство денег не терпит паузы. Тем более что к концу недели мой друг объявился уже в своем подмосковном доме:
- Извини, было уже поздно, не хотел беспокоить…
Вот те на! Ему ли не знать, что я редко засыпаю раньше двух часов ночи, прежде он и за полночь мог позвонить…
Но дружба по телефону - штука невнимательная, я вскоре и забыла про этот случай.
Напомнил о нем сам Андрей. Не то чтобы он случайно прокололся, он меня прямо-таки спровоцировал на этот разговор.
- И все-таки нельзя читать одну и ту же книгу всю жизнь, даже если она очень интересная, - тяжело вздохнув на том конце провода, изрек мой любимый друг.
Почуяв неладное, я осторожно спросила:
- У тебя кто-то появился? В Нижнем?
- Да, вот украл у жизни несколько дней счастья. Все, что могу, чтобы не огорчить своих близких…
Он по-прежнему был благороден, мой друг. Но я в одну минуту похоронила последнюю надежду на мужскую верность. Исключение вновь стало правилом… Впрочем, мне-то что за дело? Как говорится, дружбу отдавай друзьям, а любовь - любимым…
И все же удивительный народ эти мужики!
- Ты же Юльку любишь!
- Люблю.
- А ту, другую?
- Ее зовут Марина… Тоже люблю.
А еще говорят, женщина - загадка! Вот где сканворд…
Крестная мать
А еще спустя год мы познакомились с Мариной. Двоим влюбленным при такой конспирации просто необходим был связной.
- Вы не можете передать Андрею, что я в больнице, - робко попросила она по телефону. - Его мобильник почему-то не отвечает…
Конечно, могу. Я набрала городской номер Андрея.
- Андрюша улетел в Довиль отдохнуть, - голос у Юлечки оставался таким же, как в далекой нашей собкоровской юности. - Я скажу, что ты звонила.
…Так что встречать из роддома Марину пришлось мне. День выдался как по заказу, солнечный - на белом свете буйствовал апрель. И сам кружевной сверточек с приоткрытым уголком напоминал мне созревшую по весне древесную почку, из которой вот-вот выщелкнется веселый зеленый листочек… Мальчик родился здоровенький, но, видимо, так же из соображений конспирации был копия мамы. Такой же белобрысенький и курносый. Андрюхиного в нем были только глаза - темно-карие, почти черные, как будто один сплошной зрачок…
- Как назвала сына?
Перешагнув через лужу, она удивленно посмотрела на меня:
- Андрюшей, как же еще?
"Боже мой, да ведь она его любит!" - пронеслось у меня в голове. Открыв заднюю дверцу авто, я помогла им устроиться на сиденье. И, уже включив зажигание, уточнила:
- Значит, Андрей Андреич?
Увидела в зеркале, как она, светясь от счастья, кивнула.
Бедная ты моя, думала я, плывя в полуденном потоке машин. Как же тебе несладко теперь придется! Или ты, дурочка, надеешься, что он бросит семью?
Будто прочитав мои мысли, Марина внезапно заговорила:
- Вы, наверное, думаете, что мне обидно - Андрюша во Франции, меня не встретил? Это я уговорила его поехать, он так много работает… И потом - ко мне завтра мама приезжает из деревни, будет жить с нами, с внуком будет нянчиться…
- А Андрей? - нечаянно вырвалось у меня.
- У Андрея семья. Он будет нас навещать. - Она заворковала, смешно сюсюкая, над свертком:
- Да, Андрюшенька? Папа будет к нам приезжать…
Ей было лет тридцать пять, не меньше. Но, тоненькая, беленькая, светлоглазая, в зеркале она мне казалась молоденькой девушкой. Проводив ее до квартиры, я стала было прощаться:
- Удачи тебе, береги малыша!
Марина, продолжая прижимать к себе драгоценный сверток, вдруг преградила мне дорогу и жалобно попросила:
- Может, вы согласитесь стать крестной матерью Андрюши? У меня, кроме вас, никого близких нет в этом городе…
Что я могла ответить несчастной счастливой женщине? Конечно, соглашусь. Что ни говори, роль крестной матери куда почетнее роли связного. К тому же, по моему глубокому убеждению, дружба должна быть еще более терпимой, чем любовь.
День рождения
"Вот если бы он родился в августе под знаком Льва или хотя бы в год Собаки, мне было бы проще!" - думала я, растерянно озирая пестрое многообразие зверья в отделе мягких игрушек. Кудлатые собаки всех пород и размеров, велюровые удавы, пятнистые жирафы, напоминающие Эйфелеву башню, вислоухие зайчики всех цветов радуги… В конце концов, чтобы подержать в руках каждую из этих особей, я должна была здесь задержаться часа на два. Но я спешила. В маленькой хрущевке на окраине города меня ждала очень милая, ставшая мне родной за эти два года семья - мама Евдокия Ильинична, ее дочь Марина и их внук и сын, а мой крестник Андрюша. Сегодня у него был день рождения. И я уже предвидела накрытый стол с горячими беляшами - Евдокия Ильинична, поди, расстаралась, - торт с двумя свечками посередине… Во главе стола, на руках у мамы восседает улыбающийся, с ямочками на щеках, Дюля - так себя называет пока Андрей-младший. И, конечно же, мой добрый старый друг Андрей, который непременно приедет в такой день…
Остановив свой восторг на огромном мохнатом бежевом медведе с коричневыми пятками, я хватаю его за бока и тащу к кассе. Представляю, как заласканный мамой и бабушкой Дюля обрадуется такому подарку: до машинок он еще не дорос, но все, за что можно безнаказанно ухватиться, доставляет ему истинное наслаждение.
…Все так и было. Запах беляшей встретил меня еще в прихожей. Стол в большой комнате был уставлен закусками и салатами. Вот только взрослых тарелок с приборами на нем было всего три - это я успела заметить, вручая крестнику мишку. Поздоровалась с Евдокией Ильиничной, обняла Марину:
- Поздравляю!
Она торопливо шепнула мне на ухо:
- Андрей не приедет, у его дочки сегодня экзамен…
Она, вероятно, ожидала моего вопроса и хотела упредить, чтобы не расстраивать Евдокию Ильиничну… В их семье все любили друг друга и старались оградить близких от каких бы то ни было огорчений.
Может, потому мне в этом доме было так тепло и радостно. Блаженно впиваясь зубами в хрустящую корочку беляшика, я думала о том, что поэты не правы. Они так любят говорить, что у любви свои законы… На самом деле вся сила любви - в ее абсолютном беззаконии.
Татьяна ЧИНЯКОВА.