Недавно отметила юбилей «железная леди» Нижегородского оперного театра Анна Ермакова. В истории театра она занимала руководящую должность дольше, чем кто бы то ни был – 32 года, ну а общий «директорский» стаж у нее составляет добрых четыре десятка лет: до того как возглавить оперу, Анна Дмитриевна восемь лет руководила Горьковским театром комедии. 

О том, насколько сладок директорский хлеб и каково это вообще, управлять огромным театром в эпоху перемен, Анна Дмитриевна рассказала корреспонденту «Нижегородских новостей».

И никаких джинсов!

– Анна Дмитриевна, какая была ваша первая мысль, когда узнали о назначении вас директором оперного театра?

–  Я поняла, что мне досталась драгоценнейшая жемчужина. Но по иронии судьбы досталась именно тогда, когда в стране началась глобальная разруха – в 1986 году. И поэтому для себя поначалу не ставила никаких задач. Только бы сохранить! Мы вместе с Отаром Дадишкилиани и Владимиром Бойковым решили: строго держимся классики, сохраняем верность историзму, уважительно относимся к музыке и текстам. И чтобы никаких джинсов….

– ...Но вспоминается нашумевшая постановка «Скупого рыцаря», где персонаж облачен именно в джинсы…

– …Разве что немного – в качестве эксперимента. Но превращать театр в сплошной эксперимент – ни за что.  

– Как театру удалось выжить в условиях всеобщего дефицита, пустых полок и задержек зарплаты?

– Я делала все, что могла. Помню, как, с целью выбить прибавку к зарплате артистов, организовала научное исследование, доказывающее, что наши танцовщики буквально падают от недоедания. Специально пригласила ученых из медакадемии. Они пришли в театр и несколько дней занимались исследованием: смотрели, что-то замеряли. Затем написали большой серьезный труд, который возымел эффект.

Завод НИТЕЛ как-то сумел оформить нашу труппу в качестве своего культурного цеха и таким образом каждую неделю в течение чуть ли не трех лет нам привозили продукты питания, для многих это было спасением.

– И на этом фоне вы придумали Пушкинский фестиваль?

– Нет. Пушкинский фестиваль появился в 1986 году, но не родился, а был оформлен документально. Самый первый фестиваль, прообраз Пушкинского, состоялся еще в 1937-м, когда театру дали имя Пушкина и уже сложились основы пушкинского репертуара. Тогда впервые прошла декада пушкинских спектаклей. Документ о проведении всероссийского фестиваля был инициирован областным управлением культуры и лично Анатолием Трухмановым, а Министерство культуры России это поддержало и утвердило. И так совпало, что, когда я в театр пришла, документ уже был, но первый фестиваль готовился и проходил при мне.

К участию в фестивальных спектаклях мы приглашали высочайшие, первые имена  отечественной оперы и балета – это было принципиально. Сейчас формат фестиваля размыт. Что ж, все когда-то меняется и уходит. Я очень дорожила этим фестивалем, и, к счастью, сохранены все материалы.  

– При вашем руководстве появилось много интересных инициатив.

– Я стремилась как можно шире раздвинуть рамки театра. Думаю, многим памятны научно-практические конференции. Пишущая молодежь набиралась опыта в Школе молодого критика. По инициативе театра открылось хореографическое отделение в Нижегородском театральном училище. Театр «вышел на улицу» – я имею в виду спектакли под открытым небом. 

Безусловно, ориентируясь на классический репертуар, театр активно работал и с современными авторами. При мне в афише появились Эдуард Фертельмейстер, Владимир Качесов, Кирил Ламбов, Юрий Николаев, Валерий Кикта, живой классик Ширвани Чалаев… Впрочем, это изначально было визитной карточкой театра – премьеры современных авторов в репертуаре. Например, именно у нас впервые ставили оперы Александра Касьянова. 

Обслужить артиста.

– Оперный театр – это коллектив «три в одном»: оркестр, балет и хор с солистами. Как вам удавалось так долго железной рукой держать в повиновении сразу три коллектива?

– Четыре – вы забыли про технические цеха. Итого четыреста человек. Как удавалось? Для этого необходимо железное мужество, воля… и умение проходить мимо каких-то вещей. Умение прощать. Понимание того, что руководитель на своей вершине всегда одинок, часто обруган и оплеван, что к нему тянутся руки завистников…  Бывало всякое! Порой меня били, расчетливо и сильно. Так, наш театр был на гастролях в Петрозаводске. Провели хорошую рекламную кампанию, и гастроли проходили с огромным успехом. Я буквально летала от счастья: все выполнили, намеченный результат достигнут. И вот, за два дня до окончания гастролей в «Советской культуре» вышла большая статья, где я была представлена в виде эдакой топорной деревенской девки, которая пришла ни с того ни с сего рулить  театром. Я почувствовала себя подстреленной птицей... Один Бог знает, чего мне стоило взять себя в руки и работать дальше. 

Еще один скандал был связан с публикациями уже в нижегородском издании: меня травили на протяжении двух лет. И, что самое удивительное, никто не встал на мою защиту, но все лишь говорили: «Вот это да! Посмотрите, как хорошо она держит удар!»

Одним словом, когда, наконец, отработав тридцать два года, я подала заявление об увольнении, то вышла из министерства культуры с ощущением ни с чем не сравнимой легкости, будто с меня сняли рюкзак с камнями.

Я не раз вспоминала слова своего мужа, ныне покойного, народного артиста России Владимира Ермакова. Он говорил так: «Роль директора оперного театра – в обслуживании творческого процесса». Впрочем, это я и сама понимала. Ведь на сцену-то выходят артисты, а не директор театра, и директор должен делать все для того, чтобы артистам было комфортно, чтобы они полноценно работали,  имели возможность расти и расцветать.  Директору нужно уметь прислушиваться к художественным руководителям и видеть, где они искренни, а где, не исключено, могут преследовать и личные цели, например, пытаться продвинуть в примы знакомую или родственницу. И такое бывает.

– Сложив директорские полномочия, вы сделали шаг прочь из непростой ежедневной работы. Как вам живется сейчас? Не скучаете?

– Я никогда не была так счастлива, как сейчас. Занимаюсь исключительно тем, что мне нравится. У меня выстроились многообещающие дружеские отношения с национально-культурными автономиями. Меня избрали председателем нижегородского отделения Российского союза профессиональных литераторов. Занимаюсь творчеством – немного пишу в удовольствие. Сотрудничаю с галереей «Русский век». И самое главное, сплю спокойно, не думая о том, что в театре снова крыша потекла или не хватает денег на спектакль. Я больше не живу нуждами других людей. 

Мало заполнить зал…

– У директора Нижегородской филармонии Ольги Николаевны Томиной есть шутка: полный зал – легкий наркотик для руководителя. То есть, аншлаг вызывает эйфорию. Согласны ли вы с этим утверждением?

– Конечно, хорошо, когда зал заполнен. Но ведь также должен удачно, без срывов пройти спектакль, затем нужно публику и сотрудников выпустить, закрыть театр… А мне дважды приходилось эвакуировать людей на улицу. 

– Это как?

– Мы отмечали юбилей народной артистки РСФСР Ларисы Зыряновой. Чествовать звезду пришел весь город! Лариса Даниловна великолепно отпела репертуар. Вот уже наступает момент, когда артистка должна принимать поздравления: тогда было принято после творческой части нести подарки прямо на сцену. И вдруг – звонок: в театре заложена бомба. Мгновенно принимается решение об эвакуации. Стоял апрель, половодье, и решили объявить, что, де, из-за подтопления в театре будет отключаться свет, поэтому просим всех на некоторое время покинуть помещение.

Я выхожу на сцену, понимая, что нельзя допустить паники, потому что – тысячный зал, сотни артистов… и узкие коридоры старого здания. Собраться! Не нервничать! От меня, наверное, ждали приветственных слов, но я сумела убедительно проговорить положенный текст и все совершенно спокойно вышли. Пришли специалисты с миноискателями и с собакой, вместе со мной минут за сорок обошли все три этажа театра и сказали: «Чисто!» Мы объявили, что зрители могут вернуться, но возвращаться уже никому не захотелось, потому что здание театра было оцеплено пожарными и машинами скорой помощи, и все это выглядело очень тревожно. Праздник, конечно, был испорчен. Кстати, главный инженер после этого случая уволился.

А вторая эвакуация произошла в том же сезоне пару месяцев спустя. Шла опера «Мазепа», и, кстати, Марию там пела Зырянова. Видимо, кто-то работал против нее, но вот кто это был – так и не нашли.

– Анна Дмитриевна, как вы относитесь к теории, согласно которой в нашем оперном театре мог поселиться Призрак Оперы?

– Я в призраков не верю. А если призраки и существуют, то не каждому являются. Мне, например, не являлись никогда. Я всегда жила трезвым расчетом, анализом и знаниями. Хотя… не раз чувствовала, что рядом со мной незримо идет по жизни ангел-хранитель.

Мария Федотова.