В текущем году в истории нижегородского музея-заповедника значится сразу несколько круглых дат.
1914 год: 110 лет назад  Нижегородский городской художественный и исторический музей, открывшийся в Дмитриевской башне кремля в 1896 году, разделился на исторический и художественный отделы. 1924 год: 100 лет назад художественный отдел переводится в бывшую усадьбу городского главы Сироткина на Верхне-Волжской набережной. Исторический отдел переводится в главный дом усадьбы Рукавишниковых на Верхне-Волжской набережной и получает название Государственный историко-бытовой музей Нижегородского края. 29 июня он был открыт для публики.
1994 год: 30 лет назад закрылось на длительную реставрацию главное здание музея – главный дом усадьбы купца С. М. Рукавишникова.
Директор НГИАМЗ Юрий Филиппов рассказывает нашему корреспонденту о специфике музейной работы.

Что имеем – сохраним.

– Юрий Владимирович, с чего начался музей? Что он представляет собой сейчас?

– Говоря о Нижегородском государственном историко-архитектурном музее-заповеднике, прежде всего необходимо сказать слова благодарности нашим предкам, которые собрали огромную коллекцию. Сейчас она насчитывает порядка 370 тысяч предметов – это половина всех музейных фондов региона. А началось все в далеком 1867 году, когда по инициативе председателя губернской ученой архивной комиссии Александра Серафимовича Гациского стали собирать в одном месте старинные вещи. Поначалу собрание находилось в Ивановской башне. Потом был организован музейчик в домике Петра – небольшой, конечно. В 1896 году собранные предметы перекочевали в Дмитриевскую башню Нижегородского кремля, где в рамках Всероссийской промышленной и художественной выставки открылся Нижегородский городской художественный и исторический музей. С тех пор он не раз менял место и название. В 1934 году музей разделился на исторический и художественный, а в 1958 году наш музей получил название музея-заповедника, актуальное до сих пор. 

Сегодня в составе музея семь филиалов. Наибольшее количество посетителей привлекает Нижегородский кремль, ставший особенно притягательным с открытием закольцованного боевого хода и музеефикацией четырех башен… как я иногда шучу, трех с половиной. Зачатская башня выполняет функцию музея только в летний период, потому что там еще нет отопления, а на зиму она закрывается. 

И большая часть боевого хода тоже на зиму закрыта, уже из соображений безопасности. 

Второй по посещаемости филиал – усадьба Рукавишниковых, где идет непрерывный туристический поток и мы стараемся радовать посетителей достаточно частыми сменными экспозициями. Сложным по всем параметрам, особенным делом стала организация в усадьбе зон открытого хранения металла и стекла с фарфором. Турпотока на них не сделаешь, потому что существуют особые правила посещения. Ограниченное количество экскурсий. Экскурсию проводит лично хранитель. Посетителей не более 12 человек. И с обязательным присутствием охранника, потому что все-таки это хранение, а не экспозиция. Но это наша миссия – доступ людей к культурным ценностям. Конечно, были  возмущенные реплики в духе: «Нельзя, что ли, сделать открытый доступ в фонды, чтобы все там ходили и все смотрели». Нет, нельзя, потому что это хранение. Посторонние в принципе в фонды не допускаются. Только хранитель! И если, например, хранитель болеет, а нам срочно нужен какой-то предмет из этого фонда, создаем комиссию и вскрываем хранилище по особому регламенту.

– Надо думать, строгие музейные правила появились не просто так? 

– Подобно тому, как правила дорожного движения  написаны кровью, музейные правила также основаны на негативном практическом опыте. Очень много случаев вандализма. Опять же, кражи. Хищения культурных ценностей начались с египетских пирамид. С другой стороны, благодаря грабителям мы имеем прекрасно сохранившиеся мумии. Вот вы когда-нибудь сравнивали, например, мумии Аменхотепа и Тутанхамона? Аменхотеп сохранился отлично, а Тутанхамон де-факто сгорел. Объясняется это тем, что древние египтяне не рассчитали с бальзамирующими маслами! И, по милости грабителей, Аменхотеп пролежал забинтованным всего-то пять лет. Под бинты клали драгоценные амулеты – примерно так, как прятали в гипс золото и бриллианты в фильме «Бриллиантовая рука» – и мумия очень скоро лишилась своих бальзамических покровов. А Тутанхамона не ограбили. Его выкопал Картер в прошлом веке, в двадцать седьмом году, то есть фараон три тысячи лет пролежал забинтованный. От переизбытка масел ткани почернели, истлели, и теперь его буквально не узнать.

Не только показать, но и рассказать.

– Несомненно, что выставка – это лишь видимая часть айсберга. Что скрыто от глаз посетителей? Пожалуйста, расскажите немного о музейной «кухне»!

– Действительно, от глаз посетителей скрыт очень большой предварительный труд. Надо написать научную концепцию, подобрать предметы, найти по ним информацию, а иногда – если очень повезет – приобрести некоторые вещи. Это, кстати, еще одна обязательная часть музейной жизни, комплектование фондов. Причем в фонды должны не только приобретать антиквариат, но и закладывать значимые современные предметы…

– Как, например, автомобиль? Помню, в бальном зале усадьбы когда-то стояла «Волга».

– Это была не наша машина, пришлось отдать: «Волги» в фондах нет. И это плохо. С другой стороны, в фондохранилище нет места, куда бы можно было поставить автомобиль. И помимо автомобилей имеются знаковые предметы, достойные хранения. Повсе­дневность, она такая: как песок, сквозь пальцы течет и очень-очень быстро ускользает. 

Возвращаясь к разговору об организации выставки: после того как предметы собраны, начинается работа с интерьером зала, где планируется построить новую экспозицию. В процесс включается художественно-дизайнерский отдел, и этот этап занимает еще пару недель. Сколько раз бывало: спланируем на компьютере компоновку предметов, разложим их в витрине, а они не живут, не работают. Приходится переставлять, убавлять, добавлять. 

Некоторые предметы нуждаются в особо бережном обращении. Вот, например: фарфоровая ваза высотой метр шестьдесят из коллекции Шереметьевых – как ее переместить с этажа на этаж? Ваза тщательно запаковывается, переносится, потом распаковывается, устанавливается – процесс очень небыстрый, хотя весь путь экспоната занимает от силы метров пятьдесят. Бывает, что в выставке участвует крупногабаритная мебель, и тут, при ее переноске, не дай Бог задеть стену усадьбы – между прочим, объекта культурного наследия РФ.

В научной работе и вообще в популяризации наших фондов, нашего наследия, как ни странно, здорово помогла пандемия. Мы очень быстро превратили музей в киностудию, тем более, что нам еще повезло. Пандемия началась в 2020 году, а в конце 2019 мы, словно по наитию, приобрели для музея новые камеры, монтажную программу, пару новых компьютеров... Большинство сотрудников ушло на карантин, а оставшиеся рассказывали об уникальных предметах, записывая иной раз по четыре ролика в день. После подсчитали: наши видео собрали 18 миллионов просмотров! До сих пор приходят люди, которые говорят: в пандемию мы в вашем ролике видели такой-то предмет, нельзя ли его посмотреть вживую? Ну и, конечно, многие жители других городов, благодаря видео, впервые узнали о нашем музее-заповеднике и сейчас, приезжая, рассказывают, что познакомились с нами онлайн.

Не работа, а жизнь.

– Сочетание слов «музей» и «заповедник» вызывает у меня шквал сложных ассоциаций, от «Лавки древностей» Диккенса до «Заповедника гоблинов» Саймака. Музей существует словно на оживленном перекрестке истории, на стыке многочисленных нитей натяжения: хронологических, культурных, духовных, рукотворных. Как вам живется во всем этом?

– Отвечу: прекрасно! Я очень люблю свою работу, особенно ее «подводную», исследовательскую часть. Точнее, это не работа, а вся моя жизнь. Выстроили экспозицию, торжественно ее открыли, выслушали теплые слова в свой адрес – приятно! И тут же хочется сделать что-то еще, и еще. Надеюсь, мне хватит сил и времени осуществить главную мечту: музеифицировать все тринад­цать башен Нижегородского кремля. Это будет единственный кремль такого рода во всем мире!

– Вы ведь еще и в экспедиции регулярно ездите?

– Да, и с удовольствием. Но, конечно, не на весь срок – надолго музей бросать нельзя. Обычно выезжаю на первые дни, чтобы сразу правильно поставить всю работу. Экспедиции бывают разные. Городские, когда исследователи дома живут. Или поездки в другой город, где все живут в общежитии. Самое сложное – это, конечно, экспедиция в полевых условиях, где нужно и пищу самому готовить, и дрова собирать... У меня полевой опыт очень большой: еще с института начал, со старых брезентовых палаток, тех самых, которые тяжелые, промокающие, не спасающие от комаров… Сейчас, с современным оборудованием, ничего не страшно!

Мария Федотова. Фото Александра Воложанина.