Не зря говорят, что возраст — это количество не прожитых лет, а тех, что остались… Коля Форсункин, философ по призванию и бухгалтер по специальности, впервые обсчитался только потому, что не учел этого обстоятельства. Женившись на делопроизводителе Изольде Бубенец по расчету, он надеялся в скором будущем разбогатеть и открыть цех по производству колбас. Изольда была единственной внучкой известного в их городе антиквара Марка Бубенца, собравшего, по слухам, бесценную коллекцию старинных икон и картин. Форсункин отнюдь не витал в облаках и, зная всему цену, давно уже набросал в уме бизнес-план по созданию колбасного цеха. Получалось, на его реализацию должно было хватить и половины дедушкиного наследства.

Не кажи гоп…

Сразу же после свадьбы молодые решили обосноваться у старика Бубенца. Во-первых, дедушкина жилплощадь значительно превышала по квадратам квартиру невесты, а во-вторых, материальные ценности нуждались в надежной защите от посягательств извне. Так, по крайней мере, считал практичный бухгалтер Форсункин. То, что у самого антиквара, узнавшего эту новость, от изумления глаза оказались навыкате, Форсункин отнес к генетико-антропологическим показателям. И хотя Бубенцы, в зависимости от существующего в стране режима, прикидывались то малороссами, то евреями, патриотично настроенный жених склонялся в пользу сынов и дочерей Израилевых. Более того, учитывая, что средняя продолжительность жизни российских мужчин составляет менее шестидесяти лет, а дедушке недавно исполнилось семьдесят пять, Коля накинул на эти показатели еще пятнашку, и получалось, что до колбасной мечты оставалось всего ничего.

В свадебное путешествие Форсункины отправились в Египет. Калясь под лучами сурового солнца Хургады, будущий основатель антивегетарианской династии мысленно вносил последние недостающие штрихи в свой бизнес-проект. Пышнотелая Изольда, урожденная Бубенец, в это время с кокетливым повизгиванием погружалась в кружевную пену прибрежных волн, всякий раз посылая любимому прощальные воздушные поцелуи. И, увы, всякий раз возвращалась на соседний лежак, нарушая своим нескончаемым щебетанием размеренный ход производственно-мыслительного процесса.

— Куплю «Тигуан», — чуть ли не вслух мечтал лежащий в позе сфинкса Коля Форсункин, — или даже «Лэнд Ровер», а на встречу с поставщиками буду ездить с личным шофером…

В своих фантазиях Коля неоднократно доходил и до накачанного телохранителя, отважно прикрывающего могучим торсом субтильную фигуру бухгалтера, но Изольдина логорея, так он называл словесное недержание супруги, вновь опускала его на горячий арабский песок.

…Первая неожиданность на пути к светлому будущему поджидала Колю Форсункина по окончании медового месяца, как только они с Изольдой перешагнули порог квартиры. Из гостиной доносились неловкие отрывистые гаммы. Три недели назад, когда они уезжали на Красное море, единственным музыкальным инструментом в доме была бледно-желтая с потертым грифом гитара — наследие студенческого общежития, принадлежащее бывшему студенту экономфака Форсункину. Теперь же они оба, как загипнотизированные, уронив на пол чемоданы, слушали звуки фортепиано, перебиваемые высоким женским сопрано:

— Аппликатуру соблюдайте! И арпеджио с нижнего тона…

— Вот решил на старости лет заняться музыкой, — виновато развел руками дедушка Изольды, повернувшись на крутящемся табурете пианиста в сторону вошедших, мол, ничего не поделаешь — надо…

— А это, познакомьтесь, моя учительница, Ирочка.
Форсункины, не сговариваясь, но как по команде, синхронно переводили взгляд с пианино на Ирочку, с Ирочки опять на пианино.

Первой спохватилась гостья, миловидная дамочка бальзаковского возраста в белой блузке тонкого батиста и с высокой прической из густых каштановых волос:

— На сегодня достаточно, Марк Анатольевич, учите гаммы…

— Говорила я тебе, не кажи гоп, доки не перескочишь, — шипела Изольда, разбирая чемоданы, некстати вспомнив при этом украинскую версию своего происхождения. — Вот увидишь, он еще нам гопака спляшет…

Бубенцы

Гопак Бубенец-старший танцевать не научился, но и с выходом в белых тапочках явно затягивал. В пятикомнатных хоромах антиквара Форсункины гарантированно занимали теперь только половину: кроме кабинета и спальни, дедушка активно пребывал в общей гостиной, где Ирочка преподавала ему основы музыкальной грамоты. Через пару месяцев способный ученик свободно играл «Во поле березонька стояла», еще через месяц они с Ирочкой музицировали в четыре руки, а на Масленицу оглохшие от этих концертов Форсункины услышали то, чего они меньше всего ожидали услышать:

— Дети мои, мы с Ирочкой решили пожениться!

Воздевая к потолку пухлые, похожие на перетянутые сосиски пальцы, Изольда молила Иисуса Христа:

— Вразуми его, не дай совершить глупость…
Несчастный ее муж суровел день ото дня, но молчал. Стенания жены раздражали его еще больше, чем музыкальные уроки. В надежде на то, что Бог един, Коля тоже бормотал что-то вроде молитвы, спускаясь по утрам с шестого этажа в кабине лифта. Собственно, это замкнутое пространство, испещренное внутри неприличными надписями тинейджеров, было единственным местом, где он оставался один на один со своими мыслями. На работе он ловил насмешливые взгляды персонала, который, конечно же, догадывался, в какой связи находятся мечта о колбасном производстве и женитьба на толстухе Изольде. А дома то тут, то там он спотыкался теперь на двух воркующих голубков:

— Дорогой, тебе сварить кофе?

— Солнышко, я бы предпочел молочко…
Если бы Форсункины смогли наступить на горло этой гидре по имени Злоба, они наверняка не смогли бы победить другую змею — Зависть. Дело в том, что брак Ирины и Марка Анатольевича, в самом деле, напоминал отношения влюбленных. Пока внуки, съедаемые ненавистью, высиживали план отступления без потерь, Бубенцы стреляли по музеям и выставкам, не пропускали ни одной премьеры в театре, ни одного концерта в филармонии, а в перерывах устраивали музыкальные вечера с приглашением залетных знаменитостей. Дед теперь был уже как будто и не дед вовсе: по утрам он жонглировал гантелями, стоя на заснеженном балконе в одних трусах, а потом подолгу крутил педали велотренажера. Пока Изольда потягивалась в теплой постели, Ирина уже вовсю шуровала на кухне, распространяя по квартире ванильный запах свежей выпечки. И все это сопровождалось ласкательно-уменьшительными:

— Марик…

— Ирусенька…

Возраст любви

Когда Бубенцы объявили, что Ирина беременна и старый антиквар ожидает наследника, последние надежды Форсункиных растаяли, как прошлогодний снег.
Мало того что происходящее в квартире деда в последнее время им напоминало лирическую пьесу с элементами абсурда, Изольда от расстройства слегла с гипертоническим кризом, а бедный Коля теперь чаще бывал на приеме у докторов, чем у себя в бухгалтерии. Количество болячек у недавних молодоженов постепенно приближалось к количеству прожитых лет. И дело даже не в том, что врачи вынесли им приговор о бесплодии. То, что дети рождаются от любви, каждый из них в глубине души уже понял. Будущее, которое еще совсем недавно представлялось недосягаемым горизонтом, приблизилось настолько, что впору надевать плюсовые очки, дабы рассмотреть его очертания.

Старшее поколение, напротив, вовсю радовалось жизни, и она, в ответ, на их половине жилплощади била ключом. Бывший философ и бывший мечтатель Коля Форсункин уже подумывал об ипотеке, когда Марк Анатольевич снова нарушил его планы.

— Дай мне слово, Николай, что не оставишь Ирину с ребенком, если что со мной случится, — он положил свою жилистую руку на острое Колино плечо. —
А я впишу тебя в свое завещание…

— Да что с вами случится, Марк Анатольевич?! — Коля был вполне искренним в тот момент. — Вы еще меня переживете…

— Ну, это я так, на всякий случай, — шепотом, чтобы не услышали остальные обитатели квартиры, сказал антиквар. — Все-таки возраст…

Неожиданно для себя самого Коля вдруг залился краской до кончиков ушей. Он вдруг устыдился и своей раздражительности, и своего циничного практицизма, и нелюбви к Изольде. Перед ним стоял седой человек с открытым сердцем, который, конечно же, знает цену тому, что в Колином прейскуранте прежде не имело цены — жизни, любви, радости отцовства. И он отчаянно стремится жить — вопреки законам природы и возрастной статистике… Колян уже хотел, было, в мыслях устыдиться и своих недавних низменных мечтаний о собственном бизнесе, как вдруг к Марку Анатольевичу вернулся голос:

— А колбасный цех мы с тобой все-таки откроем! — он так крепко хлопнул зятя по плечу, что тот едва устоял на ногах. — Это я тебя обещаю…

Татьяна ЧИНЯКОВА.