"У каждого человека свои звезды. Одним - тем, кто странствует, - они указывают путь. Для других - это просто маленькие огоньки…"
Антуан де Сент-Экзюпери. "Маленький принц "

Аппендикс

Под утро Зойку увезли на "скорой" в больницу. Муж ее, вчерашний выпускник лечфака, предупредительно отстранил врача "скорой" - седого, в очках и с бородкой старичка, похожего на Айболита, когда тот было собрался осмотреть внезапно окаменевший Зойкин живот.
- У нас внематочная беременность, - самолично поставил диагноз Андрюша и теперь гордо сопровождал супругу в гинекологическое отделение, неся при этом на лице выражение профессорской мудрости. Уже через минуту он растерянно таращился на дежурного хирурга, пока тот невежливо орал, оглашая приемный покой совсем немедицинскими терминами:
- У нее сейчас аппендикс лопнет… тра-та-та! Чему вас только учат?.. Тра-та-та!
Аппендикс все-таки "лопнул". Прямо на операционном столе. Умереть Зойке, конечно, не дали, но операция продолжалась дольше обычного и грозила, как ей потом объяснили, какими-то осложнениями. Андрюшка, всю ночь не сомкнувший глаз, умчался на прием в свою поликлинику. Утренний обход Зойка проспала и теперь, проснувшись, лениво оглядывала палату и ее обитателей. Кроме Зойкиной, здесь стояли еще три кровати.
К вечеру она уже познакомилась со своими соседками: Олей, молодой женщиной, почти ровесницей Зойки: Людмилой - хохотушкой балагурной, "дамой бальзаковских лет", так она себя окрестила, и тетей Женей - невысокой кругленькой бабулькой, которая беспрестанно вязала здесь ажурные воротнички.
- А какой у нас доктор, о-ля-ля! - Людмила закатила глаза и сладко потянулась в кровати. - Здесь все от него без ума.
- Бабник, что ли? - поморщилась Зойка. Надо же поддержать разговор…
- Ни-ни. А строгий - все его боятся. Салфеточку зажмет пальцами, как сигарету и, пока обход делает, повсюду ею пройдется: и по спинке кровати, и по подоконнику… Не дай бог пыль обнаружит - санитарка целый день заплаканная ходит. Тут мне рассказывали, - Людмила была из тех, кому нравились такие истории, - была одна. Красавица, умница, главврач ей цветы приносил в палату. Влюбилась она в нашего Игоря Николаевича по уши. Когда выписалась, через неделю прикатила на собственном авто, в норковой шубе. Три дня в ординаторской ее духами пахло… А Игорь Николаевич шов осмотрел и говорит:
- Вам теперь приезжать сюда незачем. Только в поликлинику по месту жительства…
- И среди мужиков, знать, умные бывают, - проворчала тетя Женя, укладываясь спать.
Зойке в эту ночь не спалось: протяжно ныло в боку, да и мысли были о доме - как там без нее Андрюшка? Какую рубашку завтра наденет?..
Утренний обход она опять проспала. Игорь Николаевич появился у них в палате после обеда.
- Как тут наша спящая красавица? - спросил и, не глядя ей в лицо, откинул одеяло.
- Ой! - Зойка напряглась и прикрылась руками.
- Расслабьтесь, больная. Ваш муж мне рассказывал, что вы сильная и смелая женщина. Попробуйте мне это доказать, - мягко, но настойчиво отвел ее руки и присел рядом на край кровати. Никто прежде не мог так легко подавить Зойкину волю.
Ему было лет сорок. Седоватые виски из-под белой шапочки, черные, как смоль, усы. Умные серые глаза. Это был красивый мужчина, ничего не скажешь. Красивый той редкой нынче благородной красотой, какая была присуща мужчинам дворянского рода и сохранилась лишь на фотографиях начала прошлого века. Из-за его спины Людмила хитро подмигивала, кивая на него: мол, права я была?
Столько лет прошло. Зойка сейчас и не вспомнит подробности. Только все происходящее с ней тогда сопровождалось какими-то физиологическими симптомами. При виде Игоря Николаевича она покрывалась красными пятнами и у нее почему-то начинали неметь ступни. Когда открывалась дверь в палату, у нее начиналось сильное сердцебиение, казалось, вот-вот случится обморок. То же самое было, когда она по утрам слышала его голос в коридоре. Засыпала Зойка теперь только после того, как ей сестра сделает укол димедрола.
- Это оттого, что тебе здесь свежего воздуха не хватает, - как всегда, со знанием дела заключил Андрюша. Однажды вечером он привез ей шубу, сапоги и, договорившись с дежурным доктором, вывел через приемный покой в больничный двор погулять. Мороз был такой, что ноздри слипались. Высоко над головой светили крупные звезды. Зойка засмотрелась на них.
- Если бы хоть одна из них упала, я бы успела загадать желание, - подумала Зойка, но оказалось, что она произнесла это вслух.
- Зачем тебе звезды, я же все твои желания исполняю, - Андрюша, внимательный и заботливый муж, преданный паж, как ребенок радовался ее выздоровлению.
Вернувшись в палату, она, первый раз за все это время голодная, жадно накинулась на кастрюлю с котлетами, которые ей прислала свекровь. А дожевав последнюю котлету, внезапно расплакалась, уткнувшись Андрюшке в плечо.
Он очень любил свою жену. И он всегда понимал, что с ней происходит.
- Зойка, ты влюбилась… Глупенькая, не реви, все будет хорошо, - он гладил ее по волосам и, наверное, впервые чувствовал себя не мальчиком, а взрослым.
И все-таки Андрюша не был взрослым. На следующий день они стояли с Зойкой у окна, когда в конце коридора показался Игорь Николаевич. Зойка к тому моменту уже была зареванная: "Скоро Рождество, а я тут, в больнице"…
- Игорь Николаевич, вы знаете, почему она плачет? - простодушно спросил Андрюша, поздоровавшись с лечащим врачом за руку.
Зойка обомлела. Уж кто-кто, а она-то Андрюшу своего знала, поэтому дернулась было наступить ему на ногу, но не успела. Андрюша предусмотрительно шагнул в сторону:
- Ее не выписывают, а вы, говорят, на стажировку уезжаете.
Зойке на какой-то миг показалось, что доктор смутился.
- Что вы, Зоенька, вас скоро выпишут, - он разговаривал с ней, как с маленькой девочкой. - Мы с вами еще Рождество встретим!
- Но ведь вы в другом городе будете? - Она и вправду почувствовала себя маленькой девочкой.
- Ну и что? А вы ко мне туда приедете в гости. Договорились? - И как маленькой чиркнув указательным пальцем ей по носу, он торопливо зашагал дальше по коридору.
Он не знал, что с Зойкой так нельзя разговаривать. Она для этого была слишком серьезным человеком. Поэтому немедля развила бурную деятельность. Через два дня она уже выяснила адрес института усовершенствования врачей в Харькове. Через неделю, когда ее выписывали, в Харьков уже летела телеграмма: "Вы приглашали в гости? Встречайте!"

Харьков

Уже в самолете Зойка вдруг сообразила, что может не узнать его. Она ведь видела своего доктора только в белом халате. А он ее - в ночной сорочке. Вот ужас-то!.. Но, может, он и не придет ее встречать?
…Когда самолет шел на посадку, Зойка, измученная сомнениями, готова была отправляться обратно домой. Тем более Андрюша позаботился и об обратном билете. Она должна была вернуться вечером того же дня.
Он встретил ее. И они сразу узнали друг друга. А дальше все было как в кино. Гуляли по городу. Когда замерзали ноги, спускались в метро. Обедали в каком-то кафе. Обжигаясь, пили мутный кофе. И чокались чашками, поздравляя друг друга с Рождеством. А потом согревались в общежитии врачей, в его комнате на двоих. И сосед его, смущенно засуетившись, "пошел к знакомым". И она первой его поцеловала.
Рейс откладывался на полтора часа, и Зойка была абсолютно уверена, что это ее неукротимые мольбы дошли до главного диспетчера. Рассказывала больше она. Торопилась, надо было успеть, а за двадцать лет, оказывается, столько набралось. Он же, напротив, все больше говорил о работе, о больных. Ни слова о семье.
Зойка знала и про жену, и про то, что у него двое сыновей-близняшек, учатся в десятом классе. Точно так же она знала и про то, что эта их встреча - последняя. Не только потому, что Игорь Николаевич не "такой" мужчина. На свой безрассудный поступок она, казалось, истратила столько душевных сил, что, когда объявили посадку, едва поднялась с места.
Ватными ногами дошагала до автобуса. Прощаясь, встала на цыпочки и опять сама поцеловала его в щеку. Вежливо, не сговариваясь, они сказали друг другу "прощайте". Не "до свидания", а именно "прощайте"… Не оборачиваясь, вошла в автобус. И потом, спустя мгновение, увидела его в толпе провожающих за какой-то дурацкой сеткой ограждения. Автобус уже тронулся и медленно поплыл по летному полю в тот момент, когда она на ходу, как парашютист в бездну, выбросилась в открытую дверь.
- Девушка, куда вы? - кричали за спиной.
Она повисла на этой сетке, зацепившись за нее окоченевшими пальцами.
- Игорь Николаевич, я вас люблю!
Гул турбин заглушал все остальные звуки. Зойка скорее прочитала по губам, чем услышала:
- Спасибо. Вы для меня как озарение молодостью. Теперь я знаю, что это такое!
Зойка отчетливо увидела в свете прожекторов его глаза, полные слез. Или это сильный ветер был тому виной? Или мороз?

Письмо в редакцию

"С тех пор прошло почти двадцать лет, - пишет в своем письме Зоя Александровна. - У меня уже взрослый сын. С Андреем у нас так ничего и не получилось. Я все жалела его, надеялась, что полюблю. У нас до сих пор с ним добрые отношения, он, бывает, даже заходит. Правда, не ко мне, а к сыну - у них с Игорьком свои дела, мужские. Сразу после развода он женился на своей медсестре. Говорят, хорошо живут. А у меня как-то не сложилось. Потом уж и не старалась, вся жизнь ушла в сына, в работу.
Про Игоря Николаевича узнала от своих знакомых - он вскоре завербовался и уехал на Север. Вместе с семьей".
Я перелистывала странички ее письма, исписанные аккуратным бисерным почерком, и силилась понять, зачем эта женщина решила исповедоваться мне, постороннему человеку? Ведь в газету чаще пишут, обращаясь за помощью.
"…А вчера в троллейбусе я встретила Игоря Николаевича, - читаю дальше. - Господи, что с нами делает жизнь! Я же помню, он рассказывал, в гостях ему коньяк на три четверти разбавляли лимонадом: он терпеть не мог крепкие напитки. Не знаю, за сколько лет такой крепкий мужчина мог спиться, но то, что я увидела, не поддается описанию: скрюченный тощий старик с трехдневной щетиной на лице, совершенно выцветшие, уже давно не серые глаза, в руках какая-то нищенская котомка.
Он, конечно, не узнал меня. Но зато заметил мой пристальный взгляд и дрожащей рукой достал из грудного кармана красную книжечку - пенсионное удостоверение, грубо сунул мне под нос:
- На!
Он подумал, что я контролер…"
А вот и самое главное в ее письме: "Если бы можно было опубликовать эти строки… Чтобы все прочитали. Чтобы поняли: убивать в себе любовь - великий грех. Это не пустые слова. За это полагается суровая кара. Вся моя жизнь тому подтверждение. Я боялась разрушить чужую семью. Игорь Николаевич, вероятно, считал тогда, что начинать жизнь сначала в его годы поздно. А ведь мы оба могли быть счастливы. И я с ужасом думаю, сколько хороших людей совершают сегодня эту ошибку..."

* * *

Игорек, сын Зои Александровны, всякий раз сердится, когда она пытается его поучать:
- Мама, я уже не маленький, в моем возрасте человек учится на собственных ошибках!
Смешной, какой же он еще ребенок! Даже когда пытается философствовать. Однажды, это было, помнится, в десятом классе, сын, поспорив с ней о чем-то, неожиданно изрек:
- Мама, ты рассуждаешь, как динозавр. Жизнь сейчас более стремительна, а природа более непредсказуема. Вон, смотри, у тебя глаза карие, у папы - тоже карие. А у меня - серые. Даже природа не всегда следует правилам…
Зоя Александровна потом долго рассматривала себя в зеркале, пытаясь воскресить в памяти ту, давнишнюю Зойку. Но, видимо, жизнь действительно штука стремительная. Сколько ни пыталась, никакой Зойки в зеркальном проеме не увидела. На нее смотрела усталая, стареющая женщина с печальными глазами.
- И правда, динозавр, - усмехнулась она про себя. - Игорь-то прав.
Татьяна ЧИНЯКОВА.