В седьмой раз в Нижнем Новгороде прошли концерты Пасхального фестиваля. Оркестр Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева вновь погрузился на специальный поезд и отправился в пасхальный тур. Фестиваль в Нижнем Новгороде проходит при поддержке правительства Нижегородской области. Несмотря на традиционно невероятную занятость, маэстро нашел время для общения с журналистами. Что неудивительно, первый вопрос был о недавнем выступлении оркестра в Сирии.

Бах на крови

- Валерий Абисалович, расскажите, пожалуйста, как вам игралось на месте вчерашних боев. Кстати, это ведь не преувеличение?

- Мы выступили там, где еще совсем недавно публично казнили ни в чем не повинных людей. Там, на камнях – кровь, и ее никак не могут стереть. Очень не хочется превратиться в человека, который отныне много лет будет рассказывать об одном событии. В свое время я избежал этого после Цхинвала, и буду осторожен сейчас. Наш концерт стал актом проявления поддержки, сострадания и протеста, несогласия и призыва – я понимаю, что клич «объединяйтесь, все народы, объединяйтесь, все страны» это звучит немножко наивно, но  если вообще ничего не делать и не говорить, возникает ощущение полного паралича, страха и равнодушия. Да, всегда можно сказать: «Ведь не у нас же рубят головы», но после огромной работы, которую провела российская армия, добилась громадного, решающего перелома… Совершенно точно, что без участия российской армии сейчас не говорили бы о Сирии как стране.

Нельзя так глумиться над одним из величайших памятников культуры и истории, там – истоки христианства, и знаменитый колоссальный амфитеатр полностью уничтожить не удалось. Наоборот: амфитеатр, где мы вступали, более прочих памятников сохранил свой облик, а рядом – груды камней и отдельные колонны, и можно лишь догадываться, какой фантастической красоты монументами совсем недавно обладала эта страна. Кстати, отвечая на вопросы местных и зарубежных журналистов, я сказал, что сирийцы, конечно, тоже виноваты в том, что произошло в Пальмире. Это все равно, что мы дали бы погибнуть Эрмитажу. Даже если бы кто-то напал – да кто бы ни напал – надо же думать о том, что это - колоссальное богатство, которое принадлежит всему человечеству. Это и есть настоящая трагедия, что люди не могут организовать сопротивление  злу, и при этом гибнут люди и вечные памятники.

Словом, наш приезд был связан исключительно с тем, чтобы показать миру, что Россия вернула в жизнь хотя бы наполовину величайший памятник культурной истории человечества. Раз зазвучала музыка – уже нельзя говорить о том, что это погибший монумент. Надеюсь, всем в глаза бросилось не только мое там присутствие, но и Пиотровского (генеральный директор Эрмитажа. – Прим. авт.). Главное, что имел место факт концерта. Ну а то, что это был оркестр Мариинского театра – значит, в этот раз так распорядилась судьба. Впрочем, могу гарантировать, что в мире мало найдется оркестров, которые готовы поддаться на уговоры  согласиться полететь с концертом в Пальмиру. В Европе или Америке таких оркестров вообще нет, так как наличие профсоюзов снимает даже теоретическую возможность их выступления на такой площадке. Никто не поедет выступать в страну, где идет война! Это безумие, это страшно – но мы, как видите, вернулись и, пожалуйста, не думайте, что послезавтра или даже завтра мы сделаем что-то подобное. Это – момент, который появляется раз… ну, два в жизни. В Цхинвале я нес огромную ответственность за то, чтобы все вернулись живыми.

Кстати о Чаконе и об исполнителе (Петр Милюков. – Авт.): это я захотел, чтобы прозвучал Бах. Монументы культуры должны принадлежать вечности, и никто не имеет права поднимать руку на такие ценности. Мне казалось, что музыка Баха будет выражать это лучше, чем любая, самая мощная симфония Бетховена или Шостаковича, потому что в музыке Баха есть спокойствие, величие и философская глубина, а не какой-то порыв «за мир» или «против войны».  Я чувствовал что нужен не оркестр, но один-единственный инструмент, который создан больше трехсот лет назад. А скрипка Гварнери или Страдивари – это тоже своего рода Пальмира.

Лучше бы купил 500 пластинок

- Валерий Абисалович, вы не в первый раз в нашем городе и знаете его достаточно хорошо. Что, на ваш взгляд, может подарить Нижний Новгород миру в культурном плане?

- У вас есть ансамбль кремля, и если бы вот еще «укоротить» пять-шесть зданий…

Министр культуры Нижегородской области Сергей ГОРИН: - Близ площади Народного единства стоит здание бывшего Дома моделей, ныне торговый центр. Валерий Абисалович предложил его вполовину…

Валерий ГЕРГИЕВ: - …Как-то разобрать что ли. Стоящие там исторические здания составляют прекрасную картину, которой можно наслаждаться, глядя сверху, с кремля, а этот торговый центр пугает и раздражает. Нечто подобное я видел лет десять назад в Киеве. Между концертами мы с друзьями провели часа три на кораблике, и на высоком берегу Днепра я видел красивейший город: златоглавые храмы, много зелени – и вдруг страшная коробка, просто как удар в сердце. И я спрашиваю, нельзя ли с этим что-нибудь сделать, а мне отвечают, что нет, кто-то это место уже купил, и все оплатил, и что - да, это ужасно, но на Украине все можно.

Нижний Новгород – один из величайших русских городов, с богатейшей историей, и если этот ансамбль кремля будет еще более чистым в плане впечатления, чтобы в глаза не бросались эти вот стекляшки… Нет-нет, я не говорю «Идемте взрывать», «Давайте собирать подписи». Хотя пару этажей, конечно, можно бы… Давайте, я дам благотворительный концерт и полученные деньги переведем хозяину? Вот ведь только они наверняка деньги заберут и ничего не уберут, знаю я таких владельцев. Таких акций должно быть пять, десять, потому что хочется видеть Нижний Новгород времен Шаляпина, Рахманинова и Чайковского. Он, с одной стороны, виден, но, с другой стороны, – мощные индустриальные процессы брали свое, и вообще в тридцатые годы с архитектурой обращались неаккуратно, а в шестидесятые - просто страшно.

В первый раз я был в Горьком в 1977 году в гостинице… «Русь»? Не помню названия. Хорошо запомнил лишь одно: меня тогда обокрали дочиста. Я приехал в Горький с конкурса, проходившего в Западном Берлине, меня пригласил Израиль Борисович Гусман. Помню, я получил за победу большую премию и впервые в жизни себя приодел: купил пиджачки, куртку-дубленку на меху... Но пока я был на репетиции, кто-то побывал в моем номере, забрал пиджак и деньги. Так что надо было покупать книги и пластинки! То есть я купил пластинки, но всего-от штук двести, а покупать, видимо, надо было пятьсот – на все деньги.

Культуру – всему миру

- Видите ли вы перспективу проведения Пасхального фестиваля на международном уровне?

- Вопрос задан немножко не по адресу. Я столько выступал на Западе и столько пригласил людей в Россию в то время, когда это казалось невозможным, что все мои амбиции в данном вопросе свелись к нулю. Если бы вот вы сказали сейчас, что весь Нижний Новгород хочет, например, услышать какого-либо великого американца, я бы сделал это. Только потому, что это вам интересно!

Когда Пласидо Доминго не приезжал в СССР, он приехал ко мне, потому что мы стали с ним большими-большими друзьями. Вот тогда это имело громадное значение. Никто не верил! В свое время и приезды оркестров были каким-то совершенно ненормальным событием ни с чем не соизмеримого масштаба. У нас выступали чикагский оркестр, оркестр Берлинской филармонии. Но когда я возглавил Мариинский театр, то первые три-пять лет ездил дирижировал этими оркестрами довольно часто и думал: что надо сделать, чтобы оркестр, который я возглавляю, стал таким же, как самый лучший оркестр мира? И вот результат, причем я привез очень много молодежи, и многие сегодня дебютировали в этом репертуаре.

Вообще-то я не собирался играть Вторую симфонию, но на репетиции был Александр Скульский. Я сказал ему, что мы собираемся сыграть медленную, очень красивую третью часть, а он ответил, что публика вообще-то ждет полнометражного концерта. Мне как-то неловко стало… И я сказал, что будем играть всю симфонию. Хотя мы даже не репетировали остальные части.

Так вот, международным Пасхальный фестиваль стал сразу, и наша задача сегодня – не напугать обилием имен, нет. Мы только что в день рождения Прокофьева, провели в Москве и Петербурге шесть громадных концертов, в которых приняли участие лучшие западные артисты. Вот только штука в том, что найти пианистов лучше Мацуева или Трифонова для фортепианных концертов Прокофьева очень трудно, и потому они был солистами. Это очень яркие, очень сильные пианисты, и не надо этого стесняться. И Никита Амвросиев замечательный пианист - он играл Второй концерт Прокофьева со мной, и еще будет играть. Он доучивался в Англии, в Америке, но сам из Нижнего Новгорода.

Словом, нужно не покупать зарубежных исполнителей, а, напротив, нести нашу культуру в другие страны. Пальмира – хороший прецедент.

Мы в год стран сорок проходим. В Чили недавно были, в Колумбии, Бразилии, Мексике. На Кубе я был - первый раз в жизни! Как вы думаете, что мы играли на Кубе? Шостаковича, Прокофьева - не только Чайковского. Там их любят. И тот же Даня Трифонов играл, он тоже первый раз в жизни был на Кубе. Билеты стоили по 50 центов. И… (шепотом) не для прессы – мы даже воду сами себе покупали в артистические комнаты. Нам просто хотелось побывать на Кубе, причем, честно скажу, хотелось побывать раньше Обамы. Для меня этот концерт на Кубе был знакомством с уходящей эпохой, и никогда больше не будет прежним этот город, эта страна. Через два года это будет уже нечто другое.

Не пропаганда, а музыка

- В текущем году отмечается 125 лет со дня рождения Сергея Прокофьева. В вашем репертуаре немало его сочинений. 

- В год юбилея Прокофьева мы сделали марафон из сочинений композитора. На канале Mezzo прозвучали все сонаты, все инструментальные концерты, все симфонии, все хоровые сочинения… А вы знаете ли что-нибудь о таком произведении, как кантата «К 20-летию Октября»? Ее здесь исполняли? Нет?

Это грандиозное произведение Прокофьева, которое написано в 1936–1937 годах к 20-летию Великой Октябрьской революции. Ну, все помнят, что такое тридцать седьмой год. В кульминации произведения над хором молниеносно является Владимир Ильич Ленин. И провозглашает коротко, на высочайшем, почти истерическом напряжении, на высоком очень звучании голоса (немного картавя, быстро): «Погибнуть всем, но не пропустить неприятеля». И это-то Прокофьев взял из всего, что тогда страна обязана была говорить и думать о Ленине! В тридцать седьмом году он мог лишиться жизни. Там воет сирена, воет страшно, все закрывают уши, заводской гудок неистовствует, оркестр доведен до полного накала, взвивается сирена, доходит до высочайшей ноты, и вдруг голос вождя... Не хочу думать даже о том, что из-за такого смелого творческого решения Прокофьев лишился бы жизни и не написал бы больше половины своих лучших сочинений. Но он был смелым человеком, и был саркастичен, ироничен очень, и он позволил себе такую невероятно смелую выходку. И мы исполняем это произведение.

В моей жизни было много рецензий, а самая большая рецензия заняла огромный разворот в «Нью-Йорк таймс», целиком посвященный моему концерту. Тогда я исполнил кантату на слова Сталина, Ленина, Карла Маркса и Людвига Фейербаха, потому что Прокофьев взял фейербаховские слова: «Философы всегда старались объяснить мир». А потом он переходит уже к вождям, и все это положено на фантастическую музыку. И у американского музыковеда просто истерика случилась: как разрешили, как пропустили, где была цензура, где были ответственные люди?! Как позволили Гергиеву исполнять сталинскую пропаганду в Нью-Йорке, в центре свободного мира? Уже потом, когда прошло много лет, я сказал: «Вы забыли об одном – это музыка одного из лучших композиторов всех времен». Так, мы ведь знаем, что Бетховен посвятил Героическую симфонию Наполеону, но потом зачеркнул это посвящение. Хотя, тем не менее - посвящал. А потом кто-то счел, что Наполеон стал тираном. Но это уже не нам судить.

Мария ФЕДОТОВА.