"Многих вещей не существует на свете только потому, что их не смогли назвать".
Ежи Лец, польский писатель.

Алик-Гоша
Ему очень шло имя Алик, но называть его так у Верочки не поворачивался язык: Аликом для нее был только один-единственный мужчина на этом свете - ее муж. И она почти целый год называла своего нового друга "Послушай".
- Послушай, ты не погуляешь с собакой?
Или:
- Послушай, может, сходим в субботу в кино?
Однажды она не выдержала:
- Можно, я буду звать тебя Гошей?- спросила Верочка.
- Зови, - простодушно заметил Алик-Гоша, пожав плечами. - А можно я не буду откликаться?
…Он появился в ее жизни из ниоткуда. Случайное знакомство, в одночасье перетекшее в роман, - так бывает с одинокими женщинами, когда, потеряв близкого, родного человека, они заполняют образовавшуюся возле себя пустоту с усердием хорошей хозяйки, во всем педантично соблюдая порядок: во главе стола мужчина, по правую руку от него женщина, на столе борщ и свежеиспеченные ватрушки. Кто-то без разрешения взял с книжной полки томик, и теперь зияющая брешь раздражает, портит настроение и мешает медитировать. До тех пор, пока книга, пусть из другого собрания сочинений, не встанет на свободное место… Должно быть, он был не лучше и не хуже некоторых других Верочкиных приятелей, просто прошлой зимой она заболела гриппом. Алик-Гоша принес ей из ближайшего супермаркета молоко и порошки из аптеки, вставил под мышку холодный градусник, укутал пледом, а сам сел на пол рядом с кроватью и стал смотреть телевизор. И когда температура спала, а Верочка заснула, он все еще продолжал сидеть на полу у ее ног. А когда она окончательно поправилась, они пошли гулять в заснеженный парк и Верочка болтала там без умолку, как будто опасалась, что времени у них мало и она не успеет рассказать своему другу про всю ее предыдущую жизнь. Вот тогда-то она и рассказала ему про Салима.
Салим
Салим был, пожалуй, самым странным из ее друзей. Они познакомились на каком-то столичном мероприятии, молодые, беспечные - когда вся жизнь впереди, а мир напрягся в едином порыве перед тем, как начать им аплодировать. Сын солнечного Узбекистана Салим, потом приезжая в Нижний, всякий раз почему-то зимой ежился от здешнего холода в легких стильных пальто и всегда без шапки, с застрявшими в черных прямых волосах снежинками. Он приносил Верочке огромные, пахнущие морозом гранаты, хурму - подарок "из дома", громко гогоча, убеждал Верочкиного мужа в том, что самые ароматные фрукты растут на его родине.
- Потому что там самое щедрое солнце! - с пафосом, присущим восточному человеку, восклицал гость, поднимая вверх длинный указательный палец.
Довольно высокий, тонкий, как струна, с узкими раскосыми глазами Салим больше походил на японца, чем на узбека. Его выдавал лишь явно не японский акцент. Но это для специалистов-востоковедов. В постперестроечные же времена Салим весьма удачно прикидывался повсеместно конвертируемым японцем, знакомясь с девушками на Покровке. И те велись, и вожделенно закатывали глаза, уже воображая, быть может, себя в Стране восходящего солнца.
Девушки были не единственной слабостью Салима. С тем же авантюризмом, который толкал его на бесконечные браки и разводы, он менял не только страны и города, исчезая порой из поля зрения на несколько лет, но и профессии. Работал журналистом, преподавателем русского языка и литературы (с его-то чудовищным акцентом!), адвокатом… Последние несколько лет он занимался собственным бизнесом, в связи с чем окончательно осел в Нижнем. Иногда звонил Верочке, спрашивал, не нужна ли ей какая помощь, но тут же по другой линии раздавался очередной деловой звонок. Салим вежливо извинялся и снова исчезал на неопределенное время. Весной они виделись в гостях у общих знакомых. Пока радушная хозяйка угощала всех собравшихся пловом, счастливый Салим откровенно хвастался:
- Квартиру покупаю! Наконец-то у меня будет свой дом!
В новую квартиру немыслимых размеров в престижной новостройке он должен был переехать нынешней осенью.
Праздник
Вот уже целых минут пять Верочка сидела в машине молча и смотрела, как дворники безжалостно размазывают по лобовому стеклу скрюченные желтые листики - последний привет ушедшего октября.
- Гоша, давай устроим сегодня праздник!
Алик-Гоша сосредоточенно смотрел на дорогу, возложив на руль сильные мускулистые руки.
- По какому поводу? - меланхолично спросил он, откликаясь скорее не на имя, а на интонацию.
- Зануда, тебе обязательно нужен повод, - нарочито капризным тоном протянула Верочка. - А мы назло погоде организуем пир! Накупим вкусненького, я селедку под шубой приготовлю…
У Алика-Гоши, как он сам не раз говорил, был принцип - никогда не спорить с женщинами. Праздник так праздник - едем в гастроном за селедкой…
Праздничный ужин организовали на кухне. Свеча в подсвечнике, роза, подаренная Аликом-Гошей, в хрустальной вазе, парадный сервиз, негромкое воркование телевизора… Верочка вдруг произнесла, что люди говорят друг другу слишком мало добрых слов. То ли стесняются, то ли боятся ответственности. А ведь жизнь так коротка!
- Просто в нашем возрасте о чувствах судят не по словам, а по поступкам, - решительно пресек ее романтическую песнь невозмутимый Алик-Гоша.
Он, конечно же, был прав, ее добрый и мудрый друг. Но Верочка умолкла не потому, что согласилась с ним. Она просто не хотела подписываться под "нашим возрастом"…
По телевизору местный канал передавал криминальные новости:
- …Мужчина сорока двух лет выпал из окна четырнадцатого этажа и скончался до приезда "скорой помощи", - бесстрастно вещала репортерша. Верочка резко нажала на кнопку пульта, переключив канал:
- Извините, у нас праздник!
А еще некоторое время спустя Алик-Гоша ласково гладил Верочку по волосам и, щекоча усами, шептал ей в самое ухо:
- Конечно же, люблю, ты ведь знаешь…
Телефонный звонок
Наутро, не дожидаясь будильника, зазвонил телефон. Звонил Саша, тот самый, чья жена так великолепно готовит плов, Саша - их с Салимом общий знакомый:
- Вера Олеговна, Салим выбросился из окна своей квартиры…
Совершенно некстати включился будильник. Застыв в неловкой позе, Верочка судорожно комкала край ночной рубашки. А будильник все продолжал звонить, наводя ужас на присутствующих.
Верочка вдруг вспомнила, что никто из них не знает фамилии Салима. У него было такое редкое для наших мест имя, что, казалось, одного имени уже достаточно.
Ноябрь 2008-го
Зима в этом году долго не начиналась. В середине ноября еще была плюсовая температура. Будто взявшись во всем подражать продвинутой Европе, мы и тут подсуетились. Я помню Париж десятилетней давности, когда на знаменитых Елисейских Полях об эту пору мы гуляли в пальто нараспашку и без головных уборов…
Говорят, самоубийство - высшая мера наказания самому себе. Вот уже который день Верочка неотступно думает о Салиме. За что он наказал себя? В какую беду, может быть, попал? Или душе почему-то стало тесно в его узком теле? Или таким он был одиноким? О чем он думал, стоя у открытого окна своей новой квартиры, - молодой, красивый, богатый? И почему не позвонил им, его друзьям, которых у него повсеместно было великое множество и которые его искренне любили? Просто не говорили об этом.
"Если я умру, а вы останетесь среди живых, то одни боги ведают, кому из нас будет лучше", - утешил однажды великий Монтень. Провожая Алика-Гошу до порога, Верочка вдруг обвила руками его шею и крепко-крепко, что было сил, прижалась лицом к его груди.
- Ну будет тебе, Верочка, - смущенно бормотал большой и сильный мужчина, о любви которого она могла судить только по его поступкам. - Я же скоро вернусь…
Она еще долго смотрела ему вослед и даже после того, как он скрылся из виду, все еще продолжала прижиматься пылающим лбом к холодному оконному стеклу. Как будто силой хотела вытеснить из своей милой головки страшные мысли о неминуемой смерти… А за окном уже начиналась зима. Снежинки, сухие, редкие, казалось, не с небес падали, а летели по ветру параллельно земле. Будто и не снежинки это были, а пепел сгоревшего лета.
Татьяна ЧИНЯКОВА.