Подполковнику медицинской службы Криницкому, потерявшему счет военным командировкам, и раньше доводилось видеть чеченских детей. Когда проезжали, случалось, через селение в БМП или БТР, он с любопытством рассматривал в узкую щель "триплекса" добротные дома чеченцев, скрытые за глухими заборами. Улицы в такую минуту, как правило, становились пустынными, и только местная детвора неслась по дороге, поднимая белесую пыль и бросая в броню поднятые с земли камни.
Наблюдая такое зрелище, Криницкий всякий раз про себя усмехался: родители этих мальчишек могли сколько угодно улыбаться нашим офицерам, но по тому, как встречало подрастающее поколение боевую технику федералов, можно было догадаться, что за разговоры велись за высокими заборами. Впрочем, случай с Мадиной, происшедший чуть позже, взрослые наверняка не могли оставить без внимания.
Растяжка  для своих
Под утро, когда уже вот-вот должен был забрезжить рассвет, подполковник Криницкий проснулся от раскатов грома.
"А что? Дело идет к весне, уже пора!" - в первый момент подумал начмед, уютно кутаясь в солдатское одеяло, но тут же спохватился. Как раз это одеяло из грубой верблюжьей шерсти, так сильно отличавшееся от пухового домашнего, и вернуло его к реальности. В отблесках живого огня, который с ночи бился в закопченной "буржуйке", он теперь отчетливо видел на противоположной стене следы от пуль с неровными краями: отдельная бригада оперативного назначения располагалась на территории бывшего цементного завода на окраине Аргуна. Многократно обстрелянный оголтелыми "чехами" - так здесь называли чеченских боевиков - еще во времена первой войны, завод все-таки выстоял. В бывшем здании заводоуправления располагались теперь бригадное начальство и офицерская столовая, солдатики и прапорщики жили в палатках, а корпуса бывших цехов приспособили под "красный уголок", спортзал и медсанчасть. Окна, конечно, пришлось почти доверху заложить кирпичом, что осталось - затянули полиэтиленом: стекол все равно не напасешься. Это только в телевизионных новостях дикторы неустанно повторяли, что "Чечня встала на мирные рельсы", а здесь артиллерия палила чуть ли не каждую ночь. Вчера зэбэшники - бойцы зенитной батареи - привезли один "трехсотый", раненого пришлось срочно оперировать. Вдобавок БТР кувыркнулся на фугасе, опять хирургам работа. А вечером начмед слышал, как прибывший из Ханкалы полковник докладывал комбригу:
- Три случая подряд с радиоактивными веществами - хлор нашли, ртути сорок килограммов, натрия шесть тонн… Не дают скучать "чехи"!
…В семь утра под окнами казармы пронзительно взвыл ротный запевала:
"Ягода-малина
Во дворе растет.
Парня молодого
Дорогая ждет".
И вот уже вся рота дружно подхватила:
"Эх, берет мой дорогой!
Эх, автомат стальной!
Эх, сапоги мои черны,
Приготовься для войны…"
Подполковник обреченно вздохнул: опять не выспался… А в дверь уже стучали.
- Александр Сергеевич! - прямо-таки голосила на весь коридор капитан медслужбы Китаева. - Там из комендатуры девочку привезли!
- Отставить панику! - Подполковник уже был на ногах. - Какую девочку?
Через несколько минут он осматривал необычную пациентку. На вид ей было лет шесть-семь, не больше. Мертвенно бледное детское личико в смоляных кудряшках, приставших ко лбу, худенькое, до самых подмышек забинтованное тельце, а поверх бинтов - расплывшееся кровяное пятно. Применительно к ребенку все это было так противоестественно, что даже привыкший ко всему начмед невольно вздрогнул.
- На растяжку наткнулась, видимо, "чехи" нашу разведку ждали, хорошо еще вес небольшой, ее взрывной волной отбросило, - взахлеб причитала военврач Китаева.
- Отставить панику! - еще строже повторил команду подполковник. - Готовьте операционную!
"Гем уга…"
Уже утром следующего дня раненая пришла в себя. Криницкий, которому пришлось буквально из лоскутов собирать кожу на ее животе, был доволен: слава Богу, ранение, хоть и проникающее, но внутренности почти целы, только крови много потеряла. Донорами стали рядовые из автороты, у троих оказалась нужная группа крови. И все трое явились с утра в медсанчасть с гостинцами.
- У ребенка полостная операция, а вы сгущенку несете… Вы бы еще с тушенкой сюда пришли! - беззлобно бурчал начмед, выталкивая посетителей на улицу. Приехала было и мать девочки, но на КПП ее остановили: не положено! Криницкий вышел за ворота:
- Все нормально с вашей девочкой, теперь на поправку пойдет! Через недельку-другую можно будет перевести в городскую больницу…
Обезумевшая от горя молодая красивая чеченка попыталась извернуться и поцеловать подполковнику руку. Криницкий смущенно ее осадил:
- Как зовут дочку-то?
- Мадина ее зовут, она по-русски не понимает, - на ломаном русском затараторила чеченка.
Когда Криницкий вернулся в палату, Мадина не спала и испуганно таращила черные глазенки, оглядывая все вокруг. На ящике из-под боеприпасов, накрытом белой салфеткой и служившем здесь прикроватной тумбочкой, стояли несколько банок со сгущенкой.
"Прорвались-таки!" - покачал головой подполковник и присел на край кровати.
- Мадина, - произнес он ласково и запнулся. Как с ней разговаривать, если она по-русски не понимает? Сказал все, что помнил из чеченского:
- Де дика дойла шунна. (Пусть твой день сложится хорошо.) Гем уга - болезни нет…
Он держал в своей огромной горсти крохотную горячую ладошку и улыбался. Мадина сосредоточенно смотрела ему в глаза. И вдруг уголки бледных губ ее дрогнули:
- Спасибо, - чуть слышно произнесла она.
Вот те на! Ай, молодца! Подполковник озорно подмигнул:
- Значит, будем дружить, Мадиночка!
А капитан медслужбы Китаева уже суетилась с капельницей. Приговаривала по-русски:
- Сейчас, моя рыбонька, сейчас, мой зайчик…
Измученный болью ребенок, видимо, понимал этот международный материнский язык, Мадина даже пробовала слабо улыбнуться. И у нее это получилось, только двумя днями позже, когда сержант разведроты Кукушкин тайком от начмеда пронес в палату месячного котенка. Обласканная на солдатской кухне трехцветная кошка Бээрка (в переводе на гражданский язык БР - боевое распоряжение) нашла где-то себе ухажера и в очередной раз принесла в подоле четверню.
Еще через неделю Мадине снимали швы.
- До свадьбы все заживет, - причитала Китаева. - И будет у Мадины красивый животик…
Не зря говорят, больные дети раньше взрослеют. Дети, видевшие войну так близко, как Мадина, взрослеют, минуя детство. Мадина не плакала во время перевязок, даже не хныкала, лишь морщилась, когда становилось невмоготу.
Начмед
Подполковник медслужбы Криницкий, как и полагается военному медику, был человеком не сентиментальным. К примеру, увидев в палате котенка, без сожаления выкинул его в коридор:
- Развели тут антисанитарию!
Но зато раздобыл где-то для Мадины фломастеры и альбом для рисования. Теперь Мадина рисовала всех подряд: трехцветного котенка, капитана Китаеву, сержанта Кукушкина, медбрата Вадима и самого начальника медсанчасти подполковника Криницкого. Она уже выучила много русских слов и при появлении начмеда старательно выговаривала:
- Здравствуй!
Свои дети у подполковника давно выросли, а внуков еще не было. Огрубевший от военного быта, он, попадая в палату, где волею судеб оказалась маленькая чеченская девочка, таял, как мартовский снег. То яблоко принесет, то апельсин, а то достанет из кармана халата шоколадку и, хитро прищурившись, спросит:
- Гем уга? Болезни нет?
- Болезни нет, - по-русски отвечала Мадина.
Перед отправкой домой Мадину осмотрел приехавший из Аргунской больницы тамошний педиатр - седенькая сухонькая старушенция, которую сопровождал в медсанчасть сам комбриг. Видимо, осталась довольна увиденным: больная чувствовала себя хорошо.
- Спасибо, доктор! - Она уважительно склонила голову перед начмедом, прижав худые, в старческой "гречке" руки к груди. - Но я ее забираю домой…
Провожать Мадину высыпали всей толпой - медперсонал, повариха, свободные от службы солдаты и офицеры. Прощаясь с начмедом, Мадина протянула ему альбом, в котором к тому времени не осталось ни одного чистого листа.
- На! Тебе! - сказала она по-русски.
Уже когда машина скорой помощи, увозившая Мадину, миновала стальные "ежи" перед выездом на трассу и начмед вернулся в кабинет, он, пребывая в своих мыслях, рассеянно листал альбом с рисунками. Рисунок на последней странице отличался от остальных "портретов": огненно-черное пламя взрыва, а над ним девочка с черными кудряшками - Мадина. Такой она запомнила эту войну.
Татьяна ЧИНЯКОВА.