Это было во вторник. Или в четверг. Впрочем, не имеет значения, ведь он каждый день делает это. 

Поразмявшись, сначала взмыл над Покровкой. Обслуживающий персонал спешил на работу, постепенно рассредотачиваясь по барам и бутикам, расположенным вдоль улицы, а посреди вальяжно прогуливались те, у кого сегодня был выходной, и те, у кого вся жизнь – праздник. Эти доморощенные эпикурейцы пренебрежительно огибали островок туристической группы, впереди которой вышагивала  девушка-экскурсовод в коричневых солнцезащитных очках и с маленьким рюкзачком, повисшим на правом плече:

– Место, на котором находится нынешний театр драмы, определил для него сам российский император Николай I. Однако у городских властей не было средств на выкуп земли у частных владельцев...

«О, господи! Столько лет прошло, а проблемы не изменились, все упирается в деньги... И не лень им в такую жару таращиться на доходный дом Кудряшова и выслушивать биографию Добролюбова. В школе что ли не учились?.. А эти двое явно из разных пар, вырвались в теплоходный круиз, подальше от своих благоверных, сидели бы в каюте – так нет, их либидо, похоже, без исторических памятников завянет и превратится в гербарий… Не забыть бы сыр купить, на ужин сделаю ему пиццу в микроволновке...».

Услышав свое имя, он 

вздрогнул и присел на скамеечку рядом с великим актером. К знаменитости уже выстроилась очередь, заезжие гости фотографировались здесь, панибратски положив руку на плечо памятнику,  потирая ему нос «на удачу», снисходительно поглаживая бронзовую лысину…

«Евгений Александрович, наверное, в гробу перевернулся, если бы знал, что какая-то парикмахерша из Углича может вот так запросто водрузить ему на голову свою панаму, белую в цветочек...»

– Господа, имейте уважение к актеру!

Господа нехотя попрятали мобильники и вновь сконцентрировали внимание на девушке в коричневых очках.

– ...В молодости Бугров был три раза женат, но к сорока годам, похоронив всех трёх жён, продолжал питать слабость к женщинам, объясняя так: «Блуд не грех, а испытание божие»…

«Вот ведь козел!»

– Городская скульптура «Веселая коза» появилась здесь в 2005 году…

«Зачем она утром говорила про ребенка? Мечтает забеременеть? Надеется, что я разведусь с женой? Надо бы сбавить обороты...».

Подлетая к площади Минина, услышал разговор двух женщин.

– Сегодня опять будет жаркий день, я уже сейчас вся мокрая... 

– Попотеем - похудеем!

– Это, если не жрать…

– Ничего, десять граммов – да наши!

Молодой человек в открытом кафе покупал мороженое.

– Вам в рожке? - пышнотелая продавщица ловко подцепила искрящийся на солнце розовый шарик.

– В вазочке, если можно, - поторопилась подсказать рядом стоящая девушка в красном платье с воланами и пояском.

Молодой человек, он был намного выше спутницы, элегантно изогнувшись, прошептал ей в самое ухо:

– Интеллигентные люди называют это креманкой…

Девушка вспыхнула и стала одного цвета с платьем. Но промолчала. И пока они сидели за столиком – самодовольный интеллигент и провинциальная дурочка – ели мороженое  молча. Сверху видно было, как в разомлевшем мозгу лениво проплывали одиночные мысли.

«А она ничего – фигурка, ножки, если бы не это дурацкое платье, можно вечерком вместе с ней махнуть на пати!».

«Кре-ман-ка, теперь буду знать... Ему хорошо, он тут с детства гулял и с мамой на юг каждый год ездил!».

– Ты обиделась? – молодой человек нашел повод тронуть ее за руку. Девушка промолчала, но руку не отняла. Молчала и тогда, когда, прогуливаясь, шли вдоль набережной. Спускаясь вниз по Чкаловской лестнице, она про себя считала ступеньки: двести тридцать пять, двести тридцать шесть... Но не помогло! Когда присели на скамейку, ее прорвало:

 – Это тебя каждый год родители на курорты возили! Ты еще только в пятом классе учился, а уже знал, в какой институт тебя поступят и где ты потом будешь работать! А мне никто ничего не приготовил! Я в каникулы огород полола и поливала, родителям помогала. Стоит разогнуться – в глазах темно, голова кружится, едва не падаю на межу. Мне отец сказал: «Я тебя учить не собираюсь, окончила девятилетку и вали на фабрику к матери!». И бегом замуж, пусть тебя муж кормит…

– Как дед Алеши Пешкова: «Ты не медаль, на шее у меня тебе не место», – попытался было пошутить молодой человек, но, встретив ее горящий взгляд, осекся. А она продолжала:

– Пока ты по ночным клубам зажигал, я учебники штудировала, мне надо было на бюджетное отделение попасть во что бы то ни стало и учиться на стипендию.

Когда в университет поступила, никто за меня не радовался. Наоборот, мать боялась, как бы со мной что не случилось в большом городе, а отец злился. И продолжал лупить меня, особенно, когда напьется. Последний раз так избил, что я описалась. И все орал: «Хоть три университета окончи, умнее меня все равно не будешь!» В следующий раз я приехала домой только на его похороны – от цирроза умер...  А уж как я по чужим углам отиралась, лучше не рассказывать. Однако ничего, выжила и теперь вот работаю рядом с тобой, в одном отделе, еще и маме помогаю…

Сказать, что парень был ошарашен таким откровением – ничего не сказать. Он был потрясен. Теперь пришла его очередь смущаться. Наконец, обретя голос, он промямлил еле слышно:

– Прости…

«Н-да, – подумал всевидящий, – надо бы помочь девочке, настрадалась... А пускай этот холеный в нее влюбится!»  Довольный собственным озарением, только что в ладоши не захлопал, полетел дальше.

«Пятьсот сейчас и пятьсот – когда родишь, соглашайся. И расписочку черкнешь, что не будешь претендовать на ребенка...». «Ирина Павловна, он же опять все проиграет!». «А что вы делаете сегодня вечером?». «Если в этом месяце премию не дадут, пойду к шефу на поклон...»

О, какое марево! Дождя бы надо…  Хозяин – барин, сейчас организуем…

Минут пятнадцать и – вот уже ватные облачка над Волгой налились, потяжелели. Толпа внизу поредела, кто-то крикнул: 

– Сейчас дождик будет!

«Грибного бы», – он подхватил чью-то мимолетную мечту. А вот вам и грибной, не жалко! По разогретому асфальту, обжигаясь, запрыгали мелкие каплюшки, они становились все чаще, пока не вытянулись в тонкие прозрачные нити, связавшие эту грешную землю с небесами. И уж совсем раздобрев, он выкинул впереди перед собой семицветную струю радуги – это вам на счастье! Струя ударила вверх, а потом не удержалась и упала под тяжестью цветов, изобразив нечто, похожее на дугу.

– Наверное, так выглядят врата рая, – задумчиво сказал седой и сгорбленный старик. Стайка голенастых девчонок защелкала камерами, снимая на мобильник это чудо при­роды.

– Как плащом, я оберну тебя дождем и накину радугу на плечи, – сероглазый с рыжей шевелюрой поэт читал стихи.

«Ой, а у меня новые босоножки! Китай не выдержит воды», – чья-то мысль запуталась в стеклянных нитях и никак не могла выбраться наружу. И, как сто лет назад, вразнобой повизгивали дети, шлепая по лужам и жмурясь от восторга: «Дождик, дождик, пуще!».

«У меня за забором на даче, там, где папа посадил черноплодную рябину, зарыт секретик. А вдруг дождь продлится до вечера, и секретик промокнет?»

– Не бойся, малыш, не промокнет, я обойду его стороной! Кудлатенький мальчик, похожий на пуделя, запрокинув голову, смотрел на небо:

– Это кто со мной говорит?

Мама поцеловала его в мокрые глазенки и рассмеялась:

– Это дождик шумит…

А в это время под золотым куполом собора неистово крестилась чья-то мать:

– Спаси и сохрани сыночка, господи, чтобы не ранило, не убило…

И здесь же молодая женщина, отыскав знакомый лик среди образов  –  не по правилам, с непокрытой головой, не знающая молитвы,  о чем-то о своем:

– Вразуми его, боженька, не могу я так больше…

Здесь, перед иконостасом трудились его заместители, а им он старался доверять. Но, покидая  храм, оглянулся: воистину, счастливые у него ничего не просят, а только благодарят. Может, поэтому  здесь бывают редко. Так, на бегу, пока глухой лифт смыкает железные двери, оказавшись наедине с собой, перекрестятся: «Слава те, господи!» и до пятого этажа шевеля губами: «Спасибо за то, что дышу». А те, у кого беда какая или потеря, спешат к священнику: 

– За что он меня наказывает? Во имя чего испытывает?

Так и хочется сказать: «Какая разница? Перестрадаешь – будешь чист…»

А есть и такие, кто с упреками или совсем не верит:

– Если есть на свете бог…

Верит или не верит, а на всякий случай прогнется. Вот у них недавно главный по просвещению не где-нибудь между своими – под сводами Государственного Кремлевского дворца изрек:

– По новым правилам русской орфографии, которые сейчас разрабатываются, слово «бог» будет всегда писаться с заглавной буквы…

Ну, считай, зачтется…

Он усмехнулся – по-доброму, сегодня опять был в настроении, и потрогал плоские крыши высоток, которые аж  дымились от скоротечного испарения: храню вас...

...И все же всевидящий решил подстраховаться, он полетел туда, где за забором растет черноплодная рябина. Попутно опрокинул ливень на картофельное поле, поиграл гривами лошадей на конной выездке, пощекотал ветерком легкокрылые березки, убегающие в лес. Над озером остановился, зачерпнул живой воды и, отяжелевший, но с чувством исполненного долга, полетел спасать секретик.

Татьяна Чинякова. Фото Александра Воложанина.