Первого октября 1922 года в Москве, на сцене ГИТИСа впервые в нашей стране прозвучал джаз. То был концерт оркестра Валентина Парнаха. Поэт, литературный переводчик и экспериментатор - Парнах впервые услышал джаз в парижском кафе в 1921 году и был потрясен. Год спустя он вернулся в Советский Союз с комплектом инструментов для джаз-банда, собрал коллектив, и через месяц состоялось первое выступление. 

Грядущая дата стала отличным поводом для встречи с Кириллом Мошковым – ведущим пропагандистом джаза в России, главным редактором журнала «Джаз.Ру», директором по научной работе «Центра исследования джаза», преподавателем Академии джаза. 

Эпоха первопроходцев

– Кирилл, российский джаз ведет свое начало от конкретного события, произошедшего в определенную и зафиксированную дату. Есть ли аналогичная дата в истории американского джаза?

– Нет, потому что никому в голову не приходило документировать это. Джаз в Америке был настолько социально низким явлением, что теперь исследователям приходится прослеживать его события, тенденции, линии развития по всем возможным доступным, порой очень неожиданным источникам. Например, о джазовом концерте по такому-то адресу в начале ХХ века стало известно из газетного сообщения: во время концерта вспыхнула драка, и репортер сообщил об убийстве. Или, скажем, история формирования джазового репертуара прослеживается по… бальным карточкам, которые выдавались на танцах, чтобы посетители ориентировались в последовательности номеров и понимали, кого на какой танец приглашать. Таким образом, например, до 1880 года стала известна история джазового стандарта Tiger Rag. Его тоже играли на танцах, правда, в другой манере, как «Кадриль №2». 

– И каковы основные периоды джазовой истории в нашей стране?

– Эпоха первопроходцев; «эпоха разгибания саксофонов» и «оттепели», потом так называемое «новое начало» в середине пятидесятых, когда история джаза в нашей стране началась заново и продолжала развиваться линейно до конца восьмидесятых. Затем – обрушение государственной системы поддержки искусства, от которой джаз пострадал больше всех прочих жанров. В начале XXI века история джаза у нас начинается не то чтобы заново, но имел место период перезапуска, и поэтому поколения, которые сегодня пришли на сцену, далеко не всегда знают о своих предшественниках. Об этом я могу судить по своим студентам, которые изучают у меня историю стилей в Московской академии джаза. Этот мой курс и аналогичные ему в других учебных заведениях призваны не только напом­нить, что история джаза в нашей стране длится уже сто лет, но и рассказать о ее достижениях, заключавшихся отнюдь не только в том, чтобы играть вечнозеленые мелодии Луи Армстронга и Чарли Паркера. У нас была своя собственная сцена, свои авторы, своя музыка, которая – да – опирается на мировую джазовую культуру, но также и на наши, национальные музыкальные традиции. 

Можно, да нельзя

– Так был в СССР джаз разрешен или все-таки запрещен? 

– Владимир Борисович Фейертаг произносит в нашем фильме подходящую к случаю фразу: «Ни в одном постановлении того времени слово «джаз» вы не встретите». Действительно, на уровне документа джаз никогда не запрещали. Он просто был поставлен в невыносимые условия развития, и развитие его практически прекратилось почти на десять лет, и на те же несколько лет само слово «джаз» с позитивной коннотацией практически не употреблялось.

– Вспоминается известное «Сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь»…

– Это фейк. Не было такого высказывания, и, кстати, никому не приходит в голову, что в этой фразе нет очень желательной в данном случае рифмы. Была подпись к карикатуре в журнале «Крокодил» 1949 года, под некоей обезьяноподобной фигурой с саксофоном: «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст». И вот это, несомненно, рифмуется с тем, как произносили слово «джаз» некоторые члены Политбюро – «джаст».

«Разгибание саксофонов» состояло в том, что в течение 1947-1948 годов все государственные джазовые оркестры, которых в СССР тогда насчитывалось несколько десятков, были распущены. Сохранились только два из них, вынужденных сменить названия с «джазовых» на «эстрадные» – Государственный джаз-оркестр под управлением Леонида Утесова и Госджаз Армянской ССР под управлением Артемия Айвазяна. И далее, на протяжении последующих тридцати лет, все оркестры, которые не были академическими симфоническими или народными, назывались эстрадными. «Разгибание саксофонов» было направлено не против джазового искусства как такового, а против субкультуры, которая его сопровождала. Сороковые годы – это «холодная война» и всё, что исходит со стороны идеологического противника, автоматически ставилось под сомнение, а поскольку джаз родился в США, под сомнение был поставлен и он. Отсюда борьба со «стилягами». Это слово изобрели опять-таки фельетонисты журнала «Крокодил», сами себя эти люди так не называли. Словом, джаз попал под раздачу. 

Более того, автор книги «История джазового исполнительства в России» Владимир Фейертаг просмотрел несколько десятков уголовных дел репрессированных джазовых музыкантов. Слово «джаз» ни в одном из этих дел не фигурирует. Эдди Рознера посадили, противу популярного мифа, не за то, что он играл джаз, а за то, что он, не имея паспорта, пытался выехать в Польшу. Единственный музыкант из оркестра Лундстрема, который был репрессирован – баритон-саксофонист Лев Главацкий – получил срок за то, что рассказывал антисоветские анекдоты… и в связи с тем, что когда-то, в свои шестнадцать, будучи в Харбине, написал заявление о вступлении в русскую фашистскую партию. Оркестр Лундстрема, кстати, сплошь состоял из репатриантов – людей, выросших отнюдь не в СССР. Они успешно пересидели трудные годы по консерваториям, по ресторанным оркестрам, играли на танцах и как только та эпоха закончилась, в середине пятидесятых их наняли на работу во Всесоюзное гастрольное объединение, и началась история оркестра Лунд­стрема как мы его знаем. 

Так что незачем увлекаться мифами. Джаз пережил очень непростые времена, но говорить, что «за джаз сажали» – нет, это не так. Сажали врачей, инженеров, дипломатов, студентов, колхозников… ну и джазовых музыкантов некоторых тоже. 

Сто лет за два часа

– Вы выкроили время для нашей беседы в перерыве работы над фильмом о джазе. Что это за фильм и когда его можно будет увидеть? 

– Фильм называется «Джаз 100». Это документальная лента по моему сценарию, посвященная столетию джазовой сцены в России. Делает фильм режиссер Александр Брынцев, производит фонд Игоря Бутмана и кинокомпания ЮВИ+ 

Фильм выйдет в двух версиях. Одна – полнометражная, длительностью около двух часов. Она будет показана в кинотеатрах и, скорее всего, дневным экраном, потому что это все-таки не блокбастер, а документальное кино. Еще одна версия – телевизионная: шесть серий по 52 минуты каждая. 

Для фильма было снято 53 интервью с ветеранами отечественного джаза: Алексеем Козловым, Давидом Голощекиным, Борисом Фрумкиным, Анатолием Кроллом, Игорем Брилем, Ларисой Долиной – словом, там все наши звезды. Присутствует Игорь Бутман – один из основных нарраторов фильма. 

Есть и историки, прежде всего, наш несгибаемый, невероятный Владимир Борисович Фейертаг. В прошлом году, в год своего девяностолетия, после того как он феерично отработал два часа на сцене, представляя музыкантов, он со старыми друзьями вышел на малую сцену Санкт-Петербургской джазовой филармонии и, подняв бокал, зажигательно сыграл блюз, дай Бог ему здоровья! Также в фильме участвует историограф московской джазовой сцены Михаил Кулль. 

Параллельно с фильмом делалась книга, и то, что не вошло в фильм, а это 90% собранного материала, нашло место в ней. В книге без малого 600 страниц, выйдет она, как и фильм, в октябре, а по прошествии юбилейных мероприятий будет доступна для всех желающих в электронном виде. Вообще, эта книга задумывалась как дополнительное учебное пособие для эстрадных отделений музыкальных училищ, хотя и написана не как «учебник», а как сборник информации по истории джаза в России, с опорой на личности. Конечно, и там – не всё, потому что сто лет – это очень много. Но я сделал всё, что мог. 

Мария Федотова. Фото Натальи Кравченко.