Как у Тани Савичевой, блокадный дневник которой со слезами мы читаем по сей день, у маленькой ленинградки Маши Бреевой после блокады не осталось в живых практически никого.

Девочку взяли в семью чужие люди, жители далекой Воронежской деревни.

А в 1942 году ей было 6 лет. Из квартиры, как и многие жильцы, семья перебазировалась в подвал. 

Папа Арсений Иосифович ушел на фронт защищать Ленинград от врага и вскоре на него пришла похоронка. У мамы Натальи Васильевны на руках было трое детей, и она всеми силами старалась сохранить им жизнь, отдавая двум дочкам и маленькому сыну все, что удавалось добыть, не щадя себя. 

Мария Арсеньевна вспоминает то, что сохранила детская память. Как-то мама ходила за хлебом, несколько часов простояла в очереди, простудилась… Принесла четыре кусочка хлеба, легла и раскашлялась. Соседка тетя Нюра вскипятила воду. «Ты вся горишь, Наталья!» Поите ее девочки, горяченьким!». К ночи больная затихла. «Выздоровела, наверное», – обрадовалась я и заснула. 

Утром мы обнаружили, что мама умерла. Старшая сестра Аня и братик Коля, все плакали. Соседка обещала не оставлять нас, сообщила тогда еще живому папе на фронт. Он служил под Ленинградом и сумел приехать. Похоронил жену в подвале соседнего полуразрушенного дома, который превратился уже в маленькое кладбище. Хоронить иначе было нелегко, и мы были уверены, что как только папа освободит город, маму перенесем на кладбище. Потом папа посадил Колю на санки, братик опух и не мог уже ходить, и повез его в больницу. По дороге Коля умер.

Уезжая, отец оставил нас с тетей Нюрой и велел ее слушаться. Сказал: «Помогайте, вы большие, каково ей – за своими ребятами ухаживает и за бабушкой». Так мы увидели отца в последний раз.

В марте 1942-го нас эвакуировали. Мы с сестрой Аней ехали вместе с семьей тети Нюры. В поезде тоже постоянно кто-то умирал. Время от времени прямо в открытые двери сбрасывали трупы, везти их дальше было невозможно.

Чувство голода было постоянным. На одной из станций тетя Нюра и сестра Аня побежали в привокзальную столовую в надежде подкрепиться и принести что-нибудь детям. Потом у Ани началась кровавая рвота, и ее сняли с поезда. Позже она, как выяснилось, попала в Сталинградский детский дом. Но голодное детство дало о себе знать, Аня умерла, хотя была уже не в Ленин­граде.

Я с семьей тети Нюры стала жить в глухом краю, деревне Жердевке Воронежской области. Как-то раз знакомая женщина предложила взять Марию к себе в дети. «И вам будет легче, и девочке сытнее, и мне неодиноко. Сын-то на фронте…»

Так у Марии появилась вторая мама. Никогда она не обижала сироту, но жить было непросто. От голода спасались лебедой и другими травами. Работали много – и по дому, и в поле. Но ни колоска с поля того себе нельзя было брать, арест и наказание по законам военного времени. 

– Однажды я не устояла и взяла себе несколько колосков, – рассказывает Мария Арсеньевна. – И вдруг увидела объездчика на лошади. Тот ехал прямо на меня, и я упала на землю и замерла. Больше всего боялась, что лошадь на меня наступит и раздавит. Но случилось чудо, лошадь перешагнула детское тельце, а всадник не заметил тоненькую фигурку среди колосьев. 

Потом я выросла и поехала учиться на родину, в Ленинград. В город, где, может, и были у меня дальние родственники, но найти их я не сумела. Дальше учеба в мединституте, замужество, переезд с мужем в Горький, дети… 80 лет Мария Арсеньевна Карпова проработала врачом в одной из поликлиник города, много занималась общественной работой, ездила по местам своего детства, вместе с ветеранами бывала там, куда вывозили эвакуированных ленинградцев. Закаленная блокадой, она сохраняет бодрость духа и просит новое поколение об одном: сохранить память и правду о Великой Отечественной войне, чтобы не теряли малые дети родителей и мамы с папами всегда оставались рядом со своими детьми. 

Ника Перова.