В некоторых арабских молитвах мужчина говорит: «Благодарю тебя, Боже, что ты не сотворил меня женщиной». Женщина молится Всевышнему совершенно иначе: «Благодарю тебя, что создал меня такой, как ты хочешь». А все почему? Адама создали из ничего, и он всю жизнь боится превратиться в ничто. «Из земли ты взят… и в прах возвратишься», — гласит Библия. Отними у мужчины коня, то бишь, авто, деньги, власть, «Ролекс» и замшевые туфли, и он ощутит себя нулем. Самое страшное, что грозит в подобной ситуации женщине, — раствориться в мужчине.

АДАМ И ЕВА

Эта Ева встретилась с Адамом не в райском саду, а на сайте знакомств. В миру ее звали Лиза Барсеткина, она активно трудилась на ниве просвещения, а именно замещала директора медицинского колледжа по учебной части. К моменту своего тридцатилетия, когда все ровесницы рожали по второму ребенку, Лиза защитила кандидатскую диссертацию и стала гордостью родного учебного заведения. Но ученая степень даже для такой симпатичной девушки, как Лиза, это есть приговор, приравненный к венцу безбрачия. Если не считать нескольких прыщавых тинейджеров юношеского полу, которые чудом затесались в их богадельню в надежде откосить от армии, свободных мужчин в обозримом будущем Лизы не наблюдалось.

Разведенный специалист по паразитологии Вениамин Модестович Крошкин, которого выгнали из профильного вуза за пьянку, ничуть не стремился к семейной жизни. Не зря наркологи утверждают, что первым у пьющего человека отмирает половой инстинкт. Вениамин Модестович каждую юбку воспринимал исключительно как средство дожить до зарплаты, не ущемляя себя в градусах. Не участвовал в кастинге и женатый охранник Паша, стрелявший глазами на несовершеннолетних акселераток, как травоядное на пробегающую дичь. Стреноженный не столько обручальным кольцом, сколько российским законодательством, он лишь изредка бил копытами или самозабвенно ржал.

О том, что жениха сегодня можно найти в Интернете, Елизавете поведала преподаватель по сестринскому делу Лариса Кроссовкина, женщина опытная во всех отношениях, за яркость макияжа прозванная учащимися Чингачгук.

— Регистрируешься, составляешь анкету и через два дня ты по уши в мужиках, — со знанием дела вещала Чингачгук. — Здесь самое главное — уметь себя подать…

Лиза подала себя, как фаршированную утку на блюде венецианского фарфора: из интеллигентной семьи, музыкальное образование плюс кандидатская, шить-вязать-вышивать — точно так же, как готовить и стирать, словом, порядочная девушка, желающая иметь надежного спутника жизни. Не умеющая врать, Лиза упомянула про два иностранных языка и трехкомнатную квартиру, доставшуюся ей в наследство от бабушки.

Через два дня предсказание Чингачгук сбылось, график свиданий был расписан до конца месяца…

Первый, Самсон, который именовал себя в анкете свободным художником, представления не имел о технике живописи, зато пятый год не мог найти работу и жил на мамину пенсию.

Второй, Евсей Дормидонтович, в графе профессия написал: «дервиш». Так Лиза узнала, что дервиш — это странствующий монах, не имеющий собственности.

Третий проповедовал здоровый образ жизни и питался сырой свеклой с одуванчиками, заправляя экзотический салат собственной уриной.

Четвертый курил, как запрограммированный робот на выставке табачной фабрики.

Пятый вместо прогулки пригласил ее в синагогу.

Шестой предупредил, что женат и его интересует секс на один-два раза…

К концу месяца Лиза сдалась. Сердобольная Чингачгук ее утешала:

— Пойми, всех нормальных мужиков этого возраста уже расхватали. Подожди, скоро второй слой пойдет — разведенные, а там, глядишь, и третий — вдовцы… Отчаявшись, Лиза решилась сходить еще на одно свидание, последнее. Просто ей понравилось его имя — Адам, кроме того, у него была безукоризненная орфография.

АПОФЕОЗ ЛЕНИВЦЕВА

В паспорте Адам значился как Сергей Владленович Ленивцев. Собственно, этот документ, удостоверяющий его личность, Лиза увидела прежде, чем саму личность. Он предъявил его, держа на вытянутой руке перед носом своей новой знакомой: вот прописка, вот штамп загса «разведен»… Вывод напрашивался сам собой: Ленивцев был необычайно честен, и у него были, как говорят в подобных случаях, самые серьезные намерения. Более того, он смущался, как мальчишка, краснел, бледнел, при этом теребил в руках вельветовую кепку и боялся поднять на Лизу глаза. Похоже, кандидата наук так близко он видел впервые в жизни.

— Ну, даже если слесарь! — горячо убеждала послушная дочь свою маму по телефону тем же вечером. — Он смотрит на меня, благоговея, как на картину в художественном музее…

— Дай бог, дай бог, — приговаривала мама, крестя телефонную трубку.

Ленивцеву нравилось все: то, как Лиза готовит, как она одевается, как смеется. Впервые попав в ее квартиру, он робко озирался по сторонам, отмечая тем не менее идеальный вкус хозяйки в оформлении гостиной, восхищаясь огромным количеством книг на полках. В присутствии Лизы он дышал через раз, боясь произнести неосторожное слово.

— Да не стесняйся ты, будь как дома, — подбадривала его Лиза, поправляя розовые очки.

Радуясь тому, что может теперь сполна проявить свою женскую сущность и заботу о мужчине, она восторженно подавала ему в постель кофе со сливками, устраивала романтические ужины со свечами, писала шутливые стихи на зеркале… Конечно, он был далек от ее идеала, но ведь любил и благоговел!

Ленивцев продолжал благоговеть еще две недели. А потом… представьте себе, привык! И уже забывал сказать спасибо, вставая из-за стола; подавать руку, выходя из автобуса; перестал приходить на свидание с цветами и, откупоривая за ужином бутылку вина, строго предупреждал:
— В следующий раз покупай чилийское, оно лучше!

Еще через две недели Ленивцев, окончательно возомнивший, что он пуп Земли, стал делать Лизе замечания, сначала по поводу, потом — без повода…
Дальше — больше.

— Я же понимаю, для чего ты тут показухой занимаешься — замуж хочешь до ломоты в костях, — со свойственной ему прямотой заявил однажды возлюбленный. — Но я сниму с тебя маску и выведу на чистую воду! Со мной эти номера не прокатят…

Лиза непонимающе хлопала ресницами: ее? На чистую воду?!

— Да он слаще морковки в жизни ничего не ел, вот и охаивает с непривычки твой грильяж! — Растерянная Чингачгук явно чувствовала себя виноватой.

— А хочешь, я тебя с братом своим познакомлю?

ПРОЩЕНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

В последний день Масленицы они договорились с Михаилом, так звали двоюродного брата Кроссовкиной, встретиться в парке. Дух захватывало от головокружительных каруселей, от горячих блинов на морозе, от ощущения мужской силы, которая, казалось, оберегала здесь Лизу при малейшем порыве ветра. Только Барсеткину теперь уже не проведешь!

— И не смотрите на меня так! — Ей хотелось сказать: «Все вы одинаковы!»

В этот момент Михаил легонько прихватил ее сжатый кулачок:

— Вас кто-то обидел, Лизонька?

Если бы Барсеткина была уверена в качестве косметики, она бы на этом месте разрыдалась. Но вместо этого она спросила:

— У меня на вечер билеты в театр, может, сходим?

— …И запомните, Лизонька, мужчина должен приглашать женщину, а не наоборот. Так что, уж извините, сегодня мы пойдем в ресторан!

Спустя пару часов, когда официант, грациозно прогнувшись над их столом, наливал в хрустальные бокалы дорогое вино, Михаил продолжил свой монолог:

— Последние пять лет я работал в Англии и усвоил там у англичан одно выражение: «Queen share» — доля королевы. Поймите, Лизонька, отношения мужчины и женщины — это как долевое участие в построении любви. Так вот, сколько бы ни говорили о равноправии полов, доля женщины всегда будет долей королевы со всеми вытекающими отсюда привилегиями. И тот мужчина, который не понимает этого, не достоин ее любви…

Проводив Лизу до подъезда, Михаил поднес ее ладошку в варежке к губам:

— Я вас не тороплю с ответом, Лизонька, — сказал он ей на прощание, — но, если вы согласитесь встретиться со мной еще раз, буду счастлив…

Минуя лифт, Барсеткина неслась на свой пятый этаж, перешагивая через две ступеньки. Завуч медицинского колледжа готова была взлететь до небес, но услышала, как за дверью квартиры звонит телефон.

— Сегодня Прощеное воскресенье, дочка, — напомнила добрая мама.

Внезапно Барсеткину осенило. Она набрала номер бывшего кандидата в мужья: боже, как он, верно, теперь кается и жалеет, что обижал ее, и как для него важно сегодня получить ее прощение…

— Прости меня, если есть за что, — таинственно начала она…

— Бог простит, — невозмутимо закончил диалог забронзовевший Ленивцев, принимая ее слова как должное.

Лиза Барсеткина еще некоторое время подождала: может, человек пытается побороть волнение? Но на том конце провода раздались гудки. Ленивцев так ничего и не понял.

Татьяна ЧИНЯКОВА.