Однажды в интервью с международным шахматным гроссмейстером Марком Таймановым, чрезвычайно интересным и мудрым человеком, я спросила:

— Почему, имея дом и собственную шахматную школу в Германии, вы продолжаете жить в России?
— Человек счастлив, когда у него есть родина и возможность ездить туда, куда он захочет, — ответил Марк Евгеньевич.
И я вполне могу объяснить тот факт, что вспоминаю эти слова всякий раз, когда прилетаю в Шереметьево из очередной страны. Действительно странно, но после ослепительных пляжей Ямайки и Кипра, после багамско-канарского рая одинаково нестерпимо хочется русских березок и стареньких домашних тапочек. И пусть позади остались волнующий кровь Париж, знойный Дубай, полный соблазнов Амстердам или дождливый Брюссель, всякий раз я одинаково остро чувствую восторженную радость. Радость от восстановления кровных уз, на время прервавшихся было из-за моей неистребимой жажды к дальним прогулкам. И несмотря на то, что в загранпаспорте уже давно нет живого места от всевозможных штемпелей и виз, я отношу себя к патриотам. Проще говоря, к людям, которые считают свою страну лучшей в мире. А всем вышесказанным я лишь предваряю первую фразу своего рассказа. Первая фраза выглядит так. Можешь проехать полмира, но, если ты не был в Америке, это не в счет.

Москва — Нью-Йорк — Сент-Луис

С Америкой мне повезло. Прежде всего потому, что выиграла конкурс на участие в программе Отдела образовательных и культурных программ Госдепартамента США («Айрекс»). Еще весной на предварительном собеседовании представитель «Айрекса» в Москве Джереми Буш задал мне вопрос:
— Если бы вы оказались в Америке всего на один день, куда бы в первую очередь вы захотели попасть?
— В полицейский участок, в зал суда и — самая заветная мечта, — я даже зажмурилась от предвкушения удовольствия, — в американскую тюрьму.
— О, это мы вам организуем! — добродушно рассмеялся конопатый однофамилец президента. Он и не представлял тогда, что являет собой ту самую золотую рыбку, которой полагается исполнить три моих желания.
…Основным местом дислокации группы нижегородских стажеров стал город Сент-Луис, типичный представитель одноэтажной Америки, расположенный в самом центре страны, сразу на двух реках — Миссури и Миссисипи, в штате Миссури. Русские здесь в диковинку. Это вам не Лос-Анджелес или Нью-Йорк. Меня здесь водили в гости и показывали, как ученую обезьянку. Про Россию здешние жители знают ровно столько, сколько про Чили, Никарагуа или Боливию. То есть ничего. Они вообще, в отличие от нас, не политизированы. Им достаточно знать, что они самые главные в мире. Однажды во время поездки в Национальный парк я спросила у Джилл, моей квартирной хозяйки, медсестры местной клиники:
— Что ты знала о России до знакомства со мной?
— Что Россия большая и там очень холодно…
Но это все позже, позже… А пока я учу свою новую подругу русскому языку. За три недели она выучила целых четыре русских слова: «да», «нет», «пиво» и «машина». Теперь пытается освоить название моего родного города. После долгих тренировок уже может сказать по слогам: «Но-го-род».
К этому времени мы уже основательно познакомились с американской едой и поняли, что надо искать выход, дабы к моменту возвращения домой не заработать гастрит. Выход подсказали сами американцы: в Сент-Луисе, как и в любом другом американском городе, тьма всевозможных ресторанчиков национальной кухни — мексиканских, японских, китайских. Сами же аборигены предпочитают набивать себе желудки чипсами, печеньем, бутербродами, гамбургерами и непременно запивать все это колой. Кола неизменно подавалась с большим количеством льда. Американцы все пьют со льдом — чай, кофе, воду, сок… И, на мой взгляд, очень много едят. Они постоянно жуют — во время приемов, в офисах, за рулем. И порции в американских ресторанах втрое больше наших. Не зря массовое ожирение стало здесь настоящим национальным бедствием. Впрочем, какими бы необъятными америкосы ни казались по размеру, они редко страдают сердечно-сосудистыми заболеваниями. И я, кажется, поняла почему. Съедая огромное количество углеводов, они почти полностью исключили из своего рациона холестерин. Даже на традиционные утренние бутерброды они намазывают не сливочное масло, а обезжиренный крем-чиз.

Джилл Мессман и ее соотечественники

— Ты и обо мне будешь писать в газете? — однажды спросила Джилл.
— Непременно посвящу тебе отдельную главу, — пообещала я тогда еще в шутку. Я еще не знала, что Джилл на самом деле будет представлять собой целую главу в моем романе с Америкой. Более того, очень скоро мы станем близкими подругами, и, судя по всему, теперь уже на долгие годы. А в первые минуты знакомства я, помнится, обмирала от ужаса при мысли, что с этой чужой тетенькой мне предстоит отныне жить под одной крышей. Но на меня, улыбаясь, смотрела средних лет блондинка с типично американской внешностью, в джинсах и розовом джемпере.
— Are you afraid? (Ты боишься?) — неожиданно спросила блондинка, тронув меня за рукав.
— Very much. (Очень.) — Меня била нервная дрожь.
— Me too. (Я тоже.) — Джилл понимающе прикрыла глаза.
Как говорят психологи, контакт состоялся. Вечером того же дня мы уже взахлеб болтали о своем о женском, сидя на кухне и потягивая из баночек бескалорийное пиво — любимый напиток Джилл. У нас была общая любовь к немецким автомобилям, телевизионным шоу Опры и китайской кухне. Равно как и к Ричарду Гиру и группе Pink Floyd. Но зато Джилл даже не знала, кто такой Путин.
— Но мы же в России знаем Буша, — попыталась возмутиться я.
Джилл пожала плечами. В Америке это означает то же, что теперь в России: «Это ваши проблемы».
Оказалось, Джилл разведена с мужем, что нетипично для американок. Культ семьи у них по-прежнему силен. Причем старшая дочь Лора, ей восемнадцать, живет с матерью, а пятнадцатилетняя Кристин — с отцом, у которого теперь другая семья. Может быть, я ошибаюсь, но мне показалось, Джилл здорово комплексовала по этому поводу. Если не сказать, страдала. Но я никогда не видела ее печальной. У меня сложилось впечатление, что делать хорошую мину при плохой игре — это по-американски.
Американец жизнерадостен или, по крайней мере, улыбчив, особенно на людях. На службе начальник должен показать подчиненным, подчиненные — клиентам, пациентам, покупателям, что все о’кей! Быть угрюмым на работе — все равно что быть грязно одетым.
Итак, мы жили втроем, если не считать золотого ретривера Сэнди. Собака — непременный атрибут американского дома, в некоторых домах я видела две, а то и три собаки. И почти совсем не видно кошек… У Джилл свой дом из трех спален. Вы, наверное, знаете: гостиную, кабинет и другие комнаты в Америке, как и в Европе, считать не принято. Внизу прачечная и некое подобие бара. Прихожей как таковой нет, то есть переступил порог с улицы — и ты уже в гостиной. Если вы воспитанный гость, можете у порога, со стороны улицы, вытереть ноги о коврик. И хотя полы в американском доме, как правило, устланы коврами (представляю, как шокируют американцев наши квартиры, в которых ковры висят на стенах), здесь не принято переобуваться в тапочки или ходить по дому в носках…

Прощание

У Джилл была привычка насвистывать, когда она занималась домашними делами или собиралась на работу.
— Не свисти, денег не будет! — однажды вырвалось у меня по-русски.
— What is it? — удивленно переспросила Джилл. Она вообще почему-то пугалась всякий раз, когда я начинала говорить по-русски. По крайней мере, если я разговаривала по телефону с домом, она начинала ходить на цыпочках, смешно втянув голову в плечи.
— Это такая примета, — пришлось объяснить ей, какая связь существует у нас в России между свистом и деньгами. Она рассмеялась. Но насвистывать перестала.
…На прощальной вечеринке в противоположном углу холла Джилл стояла вместе с Кристин. В одной руке она держала тарелочку с фуршетной клубникой, в другой — неизменную баночку с пивом. Вот так же, вдвоем, они, помнится, встречали меня в аэропорту «О’Хара». Они тогда обняли меня так радостно, как будто встречали члена семьи. А сегодня Джилл боялась. За меня или за себя? Должно быть, сделай она шаг навстречу, разревелись бы разом. Только раз, как будто случайно, проходя мимо, тихонько тронула меня за локоть и почти прошептала:
— Ты увозишь часть моего сердца.
И хотя через пару суток мы, счастливые, будем в Москве, в эту минуту было тяжело расставаться.
— Я оставляю здесь часть своего сердца, Джилл, — эхом отозвалась моя не избалованная сантиментами душа.
Должно быть, я еще много могла бы рассказать об этой удивительной жизни среди американцев. Потому что, пока мы помним адреса и номера телефонов друг друга, мой роман с Америкой продолжается. Только жизнь не стоит на месте. И меня ждала уже другая страна. И другие романы.

Татьяна ЧИНЯКОВА.